Поцелуй, Карло!

Ники Кастоне был утешением своей тете, верным другом своим кузенам, помощником для их жен и трудолюбивым работником в нелегком дядином бизнесе. Но из-за собственных комплексов, необходимости подстраиваться, влезать в одежку Палаццини и надеяться, что она ему впору, он не мог утверждать, что собственная жизнь действительно принадлежит ему. Все это время он сидел на чемоданах, так и не распаковав их, в вечном ожидании, что его попросят на выход. Теперь он знал: они хотели, чтобы он остался.

Почему, чтобы узнать, кто они на самом деле, ему нужно было их покинуть? Почему Ники не видел их так же явственно, каждый вечер сидя с ними за одним столом? Он так хотел, чтобы они его любили, и они любили его, любят и будут любить всегда. Палаццини вырастили Ники Кастоне, и он стал одним из них.

Горе, спутанные тернии сожаления, безнадежности и страха разрослись вокруг его сердца с тех пор, как умерла его мама. Единственный способ избавиться от этих терниев – уничтожить их на корню, отрезать от источника, их питавшего, от чувства вины. И теперь впервые за долгое-долгое время Ники перестал сожалеть, что его жизнь не сложилась иначе. Он избавился от угрызений совести, терзавших его, поскольку винил себя в смерти матери.

Долгие годы он считал себя недостойным собственного дома и семьи. Он был одинок, покинут. И поэтому обстоятельства были не важны в сравнении с постоянным ощущением неуместности, с которым он жил. Ники усвоил, что чувство защищенности, проистекающее от знания, где находятся твои родители, когда ты ложишься вечером спать, – не данность, но дар. Теперь, став мужчиной, он осознал, что в детстве почти ничего не потерял, потому что его любили, и все же, несмотря на всю заботу, поддержку и ободрение, ничто не могло заменить ему мать. Хотя мать в своей юной рассудительности сделала все, чтобы увериться: у него есть все необходимое. Она мудро выбрала себе замену. Сердце Ники переполняла благодарность к тете Джо, женщине, которая его вырастила, и к ее мужу, заменившему ему отца, и к кузенам, ставшими ему братьями.

– Ты прославился, Ники! Сестричка так гордилась бы тобой!

– А вы? – спросил Ники у Джо, ибо ее мнение значило для него не меньше.

– И словами не передать, как я тобой горжусь, – уверила его Джо.

Ники обнял тетю, а потом обратился к остальным:

– Кто хочет есть?

Палаццини заговорили все разом, перекрикивая друг друга, куда идти, что бы им съесть и как сильно они проголодались. Ники пропустил всю эту какофонию мимо ушей – привычную музыку, сопровождавшую всю его жизнь в Саут-Филли, и повел семейство из студии в ресторан по соседству. В кои-то веки не как гость, а как хозяин.

В тот день пополудни багровые листья облетали с кленовых веток, медленно устилая землю за окном кухни Мэйми. Осень рано пришла в Розето. Мэйми захлопнула кухонное окно, открыла клапан на радиаторе под ним, и оттуда со свистом высвободился теплый пар. Она положила руки на еще холодный металл, и тут в дверях показался ее муж Эдди Даванцо. Он вошел и протянул Мэйми буханку свежего хлеба из пекарни Ле Донне, поцеловал жену в щеку и повесил полицейскую фуражку на крюк.

– Я разогреваю суп.

– Ауги остался в школе после уроков.

– Он что-то натворил?

– Монахини попросили нескольких ребят помочь перетащить кое-какие коробки. Сестра Эрколина обещала их покормить.

Эдди отстегнул кобуру и положил пистолет на холодильник.

Мэйми улыбнулась и налила супа в миску.

– Когда Ауги счастлив, и ты счастлива, – заметил Эдди.

– Ты тоже будешь счастлив, когда родится малыш.

Мэйми поставила перед мужем миску с томатно-рисовым супом и протянула ему льняную салфетку, потом отрезала теплого хлеба. Эдди намазал ломоть маслом и обмакнул его в суп. Мэйми налила ему стаканчик красного вина. Она придирчиво оглядела яблоки в деревянной плошке на подоконнике, выбрала поспелее и порумянее, села рядом с мужем и принялась нарезать для него яблоко дольками.

– Жду не дождусь, чтобы вернуться на работу, – призналась Мэйми.

– Когда родится ребенок, тебе будет некогда скучать по работе.

– И все равно я буду.

– Ты единственная знакомая мне женщина, которая не жалуется на свою работу на фабрике.

– Там я чувствую, что выполняю что-то важное. Вот сколько уже можно натирать полы? Они и так блестят, как лед на катке.

Мэйми встала, вышла в гостиную и включила телевизор. «Филко» загудел, разогреваясь, потом появилось изображение. Мэйми вернулась в кухню и взяла графинчик с оливковым маслом из набора специй на столе.

– Кожа пересыхает? – спросил Эдди.

– Немножко.

Мэйми прошла в гостиную с графинчиком в руках. Картинка по телевизору была не очень отчетлива, черно-белая с сероватыми оттенками. Джинкс Фалькенберг рекламировала «бьюик-скайларк». Мэйми понравилась ее шляпка: леопардовая лента, поля из черного бархата. Приглядевшись повнимательнее, Мэйми решила, что это, наверное, изделие модного дома Хелен Розенберг. Когда Мэйми вернется на работу, она купит себе такую же.