Потерян в море

Двое мужчин не первой свежести, толкаясь плечами и разнося вонь перегара, стояли напротив цветастой картины, изображающей смущенную итальянку, что прикрывала округлую грудь расписным блюдом. Облаченная в потрепанную раму точно в офицерский мундир, она бросалась в глаза яркостью красок и чистотой полотна, пока дерево в нижнем углу, уродливо разбухнув из-за воды, выпирало щербатыми краями. Чуть в стороне, безжалостно оставленные выцветать под яркими лучами солнца, к стене были прислонены еще шесть картин. Пейзажи, портреты, натюрморты. Забытые и брошенные. В них чувствовалась жизнь, несмотря на то, что большая часть была дешевой подделкой. В мазках масляных красок мерцала душа. Или это солнце играло бликами, дразня воображение?

Взгляд капитана, проходящего мимо, остановился лишь на одной.

Уверенные, но легкие мазки вырисовывали оживленный порт, забитый десятками кораблей, чьи силуэты явственно виднелись в восходящих лучах. А на переднем плане мальчишка, переступающий с ноги на ногу и вглядывающийся в горизонт. И хоть он стоял спиной к зрителям, Фанатик точно знал: в руках у мальца зажато красное сочное яблоко, которое тот прижимал к груди, словно оно было самым дорогим и прекрасным сокровищем во всем мире. Грахго вручил его племяннику перед тем, как уйти в очередное плавание на гразной “Саламандре”. Это напомнило о доме.

“Наш дом Гар-Нуэра”.

— Теперь да, — едва слышно ответил кораблю мужчина.

Образ семьи складывался рванными нитями, местами тускнея и исчезая. Капитан едва ли помнил мать. Она умерла, когда ему было тринадцать, оставив после себя лишь несколько картин, ныне украшавших фамильное поместье де Мора. В памяти отчетливо вырисовывалась ее улыбка, глаза, нежные руки. Грахго был уверен, что мать являлась самой красивой женщиной на земле. Но обрывки воспоминаний никак не складывались в полноценную картину, так и оставаясь клочками. Зато капитан помнил отца и брата, да самую малость племянников, которые теперь, наверняка, сильно изменились. В последний раз он был в Валенсии, когда малышу Рикардо вот-вот должно было исполниться два года. Сколько ему теперь? Семь или двеннадцать? Грахго не брался сказать наверняка.

— Капитан! Уф… — Малёк, все это время бегавший по порту, согнулся попалам, пытаясь отдышаться. — Насилу нашел вас.

Грахго оторвался от созерцания картины, все еще раздумывая: стоит ли ее покупать? С одной стороны, этот порыв был слишком сентиментальным и пустым. Никчемным. С другой, автором картины являлся Дамиан, а сама она казалась хрупкой нитью, напоминавшей о давно забытых временах. Почему то, смотря на нее капитан вспоминал только хорошее.

“Мне нравятся отголоски твоих чувств,” — Отверженный улыбался, ощущая эмоции мужчины, как легкий дождь, появляющийся после продолжительной и изнуряющей засухи. Чистый и освежающий.

— Эй, хозяин! — Грахго дождался, пока один из спорящих пиратов обратит на него внимание, а после кивнул на полотно: — Откуда она?

Тот, несмотря на не самое трезвое состояние, сразу же оценил взглядом Фанатика, выхватив добротную одежду, тяжелые перстни, капитанскую шляпу и дорогое, изумительного качества оружие.

— Парни Милосердного Эди приволокли, капитан!

— Отнесешь на “Отверженный”, — Грахго достал пару золотых эскудо, стоивших целое состояние, и небрежно бросил хозяину.

Ни у кого не возникло желания торговаться. Продать картины в пиратском порте — дело не самое легкое. Обычно пираты старались не связываться с подобным, оставляя на кораблях или отправляя на дно моря. Но порой их привлекала рама, изображение или даже художник, и тогда полотна оказывались здесь. Наиболее перспективные из них скупали контрабандисты, но часть так и оставались в пиратских портах, брошенные и забытые. А здесь целых два эскудо, на которые можно было заливать глотку ромом несколько дней, не просыхая.

— Есть, капитан!

Бывший хозяин полотна поднял тяжелую раму, и взгляд выпрямившегося юнги упал на изображение. Парень пораженно замер, разглядывая воссозданный маслом порт.

— Знаешь, что там нарисовано? — Негромко спросил капитан, заметивший перемену в Мальке.

— Валенсия…

— Бывал там?

— Родился.

Парнишка провожал взглядом картину, не в силах оторваться. Он так хотел домой! Но все мечты вновь оказаться там давно разбились, оставив после себя только шрамы тоски и отчаяния.

“Он совсем поник”, — запереживал фрегат.

Малёк так и смотрел вслед уходящему мужчине, пока тот окончательно не скрылся из вида. И только тогда юнга заметил на себе пугающе пристальный взгляд капитана.

— Капитан?

— Земляк, значит? Интересно, — Фанатик усмехнулся, отворачиваясь и продолжая ранее прерванную прогулку.

— Вы тоже оттуда?! — Юнга не поверил своим ушам, со всех ног припустив за капитаном.

Тот, однако, продолжил путь в молчании, которое Малёк не рискнул прерывать. Отверженный чувствовал любопытство Грахго, его интерес и даже некоторое тепло к мальчишке. Почему-то люди всегда начинали относится лучше к тем, кто был родом из их страны, а уж тем более города. Это не обошло и капитана.

— Как ты себя чувствуешь? — Внезапно спросил Фанатик.

— Простите?