Таблица 69. Как бы вы оценили в целом нынешнюю политическую систему в России?
Поэтому представления о сложившейся в сегодняшней России политической системе отличаются противоречивостью или принципиальной двойственностью: мы фиксируем, с одной стороны, сохранение ориентации на демократию западного образца, то есть вполне выраженные идеи демократического транзита, выдвинутые реформаторами в конце периода перестройки и краха СССР, а также коррелирующие с ними оппозиторные представления о силах, препятствующих этому движению (имеется в виду установление авторитарного режима), а с другой – сохранение прежних великодержавных националистических представлений, основанных на признании безальтернативности централизованного и авторитарного государства и легитимности режима суверенной персоналистической власти.
Молодежь в целом воспроизводит весь спектр существующих в обществе политических взглядов, следует старшим в своем понимании происходящего и подхватывает их мнения. Однако определенная часть молодежи, более продвинутая, образованная и обеспеченная, в соответствии со своими предпочтениями все-таки оценивает нынешний режим более критично, чем население в целом. С 2008 года в населении в целом растет представление об авторитарном и репрессивном характере путинского режима (доля таких ответов выросла с 8 до 15–18 %, но молодые люди делают на этом акцент (27 %), правда, только через несколько лет), что заметно выделяет молодых из общего ряда поколений. В большей степени такие взгляды характерны для столичной молодежи, студенчества.
Характер и качество исторических знаний
Стремление выйти за рамки официальной идеологии парадной истории России как Великой державы при изучении общественного мнения наталкивается на обширные зоны незнания, белые пятна массовых представлений об истории. Это было бы понятным, если бы речь шла о пожилых и малограмотных людях, жителях села или малых городов. Но когда опрос нацелен на анализ культурных и социальных представлений именно молодых людей, сравнительно недавно вышедших из стен школы или других учебных учреждений, в том числе университетов и вузов, невежество молодых людей оказывается просто поразительным. Так, например, 72 % не смогли назвать годы коллективизации, более или менее адекватно определяли временные рамки этого периода лишь 8 % молодых людей.
Годы Большого террора правильно смогли назвать чуть больше 5 % (74 % затруднились ответить на этот вопрос). Остальные 20 % давали либо самые неопределенные ответы («тридцатые годы», «правление Сталина», «сороковые годы», «с тридцатых по пятидесятые годы»), либо неверные – «двадцатые годы», «XIX век», «восьмидесятые», «девяностые годы», «XX век» и т. п.
Начало Второй мировой войны (1 сентября 1939 года) не смог назвать каждый четвертый из опрошенных (24 %), правильно назвали дату лишь треть респондентов (33 %), гораздо больше (37 %) упоминали 1941 год, 4 % назвали другие неподходящие даты.
Период разоблачения культа Сталина смогли указать менее 3 %, 75 % не знают, остальные называли неверные или неточные даты и события. Даже относительно недавние события, как, например, 1-я и 2-я Чеченские войны, оказались за рамками представлений большей части опрошенных (54 % затруднились ответить, когда это было). Дату первой войны смогли назвать менее 10 % опрошенных. Более 90 % молодых людей не знают, что произошло в августе 1991 года (путч ГКЧП), а это – ключевое событие в новейшей истории России.
Единственное возможное объяснение сводится к тому, что историческая политика путинского руководства, поставившая задачу патриотического воспитания и борьбы с «фальсификациями истории» и «западным влиянием», привела к полному разрушению каких-либо знаний о недавнем, но негативном прошлом страны, вытеснению его из коллективного сознания молодого поколения и замене его пропагандистскими мифами и имперскими стереотипами, блокирующими возможности критического понимания тоталитарной системы и ее реанимации в последние десятилетия.
Вместе с разочарованием в реформах и сменой ценностных приоритетов и ориентаций практически на нет сошел слой культуры российской интеллигенции, которая была одним из наиболее активных агентов и социальных сил перестройки, поддержки рыночных и демократических реформ конца 1980-х – первой половины 1990-х годов. В качестве методического индикатора таких изменений в исследовании принято сокращение у молодежи знаний о символических понятиях, интегрировавших этот слой, формировавших мотивацию сопротивления тоталитарной власти и стремления к переменам.