Если в первое время город витрин и знакового потребления был подчеркнуто молодым, то теперь он все больше становится показушно-богатым, но вовсе не более демократичным, открытым, сложно устроенным, дифференцированным, культурно и социально насыщенным, многообразным. В таком городе деньги в определенном смысле «не считаются», ведь размер трат мотивирован, оправдан приобщением к знакам статусной иерархии. Чем больше ты тратишь, тем выше ты стоишь. Именно поэтому деньги здесь «дутые», не связанные с трудовыми затратами, соотношением усилия и достижения, с рационализацией повседневности, с рациональным выбором, калькулирующим соотношение затрат и качество услуг, с выстраиванием жизненных финансовых стратегий. Они не символический посредник, не мера ценностей, а «взнос», «билет», «талончик» на вход. Это деньги, которые, подобно советскому дефициту, отмечают статус, маркируют принадлежность к иерархии. Поэтому за новизной (ведь выросло первое поколение «с деньгами») прячется очень простая конструкция устройства общества: «выиграл» – «проиграл», «вписался» – «выпал». Такие «деньги» очень просто решают повседневные социальные проблемы – со здоровьем, образованием, армией и т. д. Но они не изменяют соответствующих институтов, задавая лишь образец «нового» способа адаптации к репрессивной и коррумпированной системе, к институциональному произволу.
Город и «общество»
В таком новом городском мире практически отсутствуют или не обладают достаточной силой символической репрезентации представители других социальных возрастов. Здесь нет старости, зрелости, практически нет детства, то есть нет разнообразных социальных партнеров, обобщенного «другого». Но тем самым нет и иных категорий социального времени – нет человеческой биографии, нет истории, смерти. Чтобы оставаться в таком мире, нельзя стареть и болеть. Такой город как-то не придумал для этого пристойного места и среды обитания. Кажется, что, как и прочие заимствованные у Запада стандарты повседневной жизни городского человека, стремительное распространение среди «продвинутых» горожан всестороннего «ухода за собой» – от фитнеса до пластических операций – нацелено прежде всего именно на то, чтобы как можно дольше не выпадать из когорты молодых. Это не связано с рационализацией ценности здоровья и самой жизни со всеми ее возрастами. Если в развитых странах стремление сохранить здоровье тесно связано с ценностью качества жизни всех возрастов (ценность, являющаяся одной из ключевых и в западной медицине), то в России оно скорее носит характер социально-ролевой или особой статусной игры. То, что среди самых острых проблем в опросах молодежи особое место занимают проблемы пьянства и наркомании, говорит не только об их распространенности, но и об отсутствии наработанных культурных защитных ресурсов, навыков контроля, самодисциплины и рационализации своего поведения.
Другая черта такого нового города, связанная с предыдущей, – это отсутствие или подавление социально-пространственного измерения. Центр или социальный «верх» вытесняет социальную периферию, социальный «низ», социальные «края», маргиналии. Бывшие привокзальные площади столицы, оживленное место обмена и коммуникации центра и периферии, «закрываются» скроенными по одному лекалу «торгово-развлекательными центрами», дешевые мегамаркеты всех разновидностей и «для всех» выносятся за пределы окружной дороги.
Идентичность успешной городской молодежи и «Запад»
В такой социально-временной, социально-пространственной композиции возникает специфическое «мы» молодых успешных горожан, смысловой доминантой которых предстает понимание текущего времени как исключительно «своего времени». Из него должны исчезнуть реалии советского прошлого вместе с их носителями: тут нет места для «советских старших», они вытесняются как помеха или «денонсируются» как лузеры. Но этим устраняется не только прошлое, но и будущее – нет проекта, в том числе своей будущей биографии. Имеется в виду не частная история отдельного человека, а будущее как социальный факт. Из конструкции «своего» вытесняется сама идея социальности (ценностно-нормативные порядки «общества», его институтов и групп), правила, этикет повседневной жизни со всеми насущными проблемами. Такое «мы» существует только при неявном условии противопоставления себя остальному обществу.