— Лучше совершить хороший поступок, имея на то любые причины, чем совершить плохой, — сказала Катя. — Неужели тебя это беспокоит?
— Нет, я… так. Тяжело собрать мысли.
— Что произошло с той девушкой, с которой ты расстался в Минге?
— Кто тебе сказал? — Митя поднял шляпу с глаз.
— Ты. Сам. Пока мы работали в В. Не помнишь?
— Нет, не помню… А, у нас был роман. Я работал в Минге в то время. Потом она вступила в партию. Чтобы остаться на работе. Она работала в конструкторском бюро, через нее я познакомился с несколькими ребятами, из авиаконструкторов. Влюбленные в свое дело, в мечту, в эти полеты. На работе днюют и ночуют, дай им волю — так часами будут рассказывать об авиации и тебя своей убежденностью заразят. Они были хорошими ребятами. Интересно, что теперь они думают о своих самолетах?
— Что с ней случилось?
— Она стала партийной, из милой и талантливой девчонки превратилась в резкую, категоричную, жестокую бабу с партийным значком на пиджаке. Мы раньше любили друг друга. Потом она вспомнила, что я иностранец, а я обнаружил, что больше не уважаю ее. Любовь разрушили иностранный паспорт и партийный значок — вот так. Я уехал, а она вышла замуж.
— Ты скучаешь по ней?
Он опустил шляпу обратно — на глаза.
— Нет, Катишь, я по ней не скучаю.
— Вранье.
— Боже мой, как женщины любят драматизировать!
Тише, как не ей, а самому себе он сказал:
— Не слушай, что говорят о тебе. Ты — не они. Ты не с ними, ты со мной. И ты хорошая! Ты хорошая, ласковая, и ты с нами, ты же с нами! С ними, кроме воспоминаний, тебя ничто не связывает. То — прошлое. Пожалуйста, не оправдывай их.
— Я… я люблю человека из партии.
Он тяжело и шумно вздохнул.
— Понятно.
— Ты меня осуждаешь?
— Нет.
Они помолчали. Краем уха она слушала, не пробьют ли полночь часы — но те молчали, и время, казалось, тянулось бесконечно. Митя внезапно встал.
— Мне нужно позвонить, — уныло сказал он, — а тебе бы прилечь, ты болезненно выглядишь. Я могу спросить комнату…
— Комнату? О, нет! Я же просплю самое интересное!
— Если начнется война, я разбужу тебя. Честное слово. А завтра мы поедем в Область работать.
И минут пять спустя Митя вернулся с ключом и всунул его ей в ладонь, и поцеловал ее в лоб и в зажмуренные глаза. И нестерпимо ей захотелось улечься спать. Часы странно молчали. Время остановилось. Какая тихая ранняя осенняя ночь! Моя кровь от земли, и мне повезло всему миру назло.
Ближе к утру он разбудил ее; с обессиленной улыбкой присел на постель, убрал с ее лица волосы и ответил на сонный вопрос:
— Ничего не случилось.
— Ничего?.. — Катя перекатилась на спину. — Ясно… А чего ты меня тогда разбудил? Который вообще час?
— Около четырех.
— Ты будешь ложиться? Ты очень устал, я же вижу.
— Не сейчас, через час нужно ехать, — улыбаясь, ответил Митя. — У нас работа в Области.
— А… можно я посплю полчаса? Я не хочу завтракать.
Он ласково гладил ее плечо. Катя закрыла глаза и перекатилась обратно на бок, и притворилась, что засыпает. Легче было заснуть или изобразить сон, чем объясняться с мужем. Но Митя не убирал руку, и она, не выдержав, спросила его:
— Все очень плохо?
— А, ты об этом. — Он не убирал руку. — Ночью были бои в Области, нам сказали, что артиллерия била.
— Не верится, что такое может быть с нами, сейчас. Армия смогла… это…
— Временно.
— Вот черт. Прости.
Словно замерзая, Катя набросила одеяло на плечи и голову. Мите пришлось отпустить ее плечо. Она лежала с закрытыми глазами, пытаясь услышать по его дыханию, понимает ли он ее или обижается.
— Катишь, все хорошо?
— Все хорошо.
— Может, ты плохо себя чувствуешь?
Она закусила губу, чтобы не выругаться. Именно теперь странная настойчивость и любопытство Мити бесили ее сильнее любых армий и заграничных врагов.
— Я не могу… сегодня, — прошептала она, не убирая с лица одеяла. От прилившей неловкости она покраснела.
— Да, конечно… ничего страшного, Катишь. Все равно скоро выезжать. Но ты уверена, что чувствуешь себя хорошо?
Столь естественное сочувствие, и после ее стыда, взбесило ее еще сильнее. Катя в злости отбросила одеяло и села.
— Я отлично себя чувствую. Поверь мне. Но я не могу делать… это… сегодня. Я… боюсь забеременеть.
Уже вставший с постели и взявший пиджак Митя возвратился к ней и быстро заморгал в ее раздраженное выражение.
— А, Катишь, вот, в чем дело… Ты не хочешь забеременеть?
— Нет, не хочу, — излишне резко повторила она.
— Вот как… Конечно, я понимаю. Я понимаю. Ты имеешь право… беспокоиться об этом. Но, скажи пожалуйста, в чем причина?
Она закрыла глаза и, как в разговоре с глупым, ответила:
— Митя, сам посмотри… прошлая ночь, эти новости, нынешняя поездка — ты считаешь, это совместимо с… ребенком?
— Понимаю, — с некоторым облегчением Митя перевел дух, — твои страхи естественны. Хорошо, мы позаботимся о том, вернее, я позабочусь о том, чтобы ты не забеременела.
— Спасибо…
Обняв ее плечи, он поцеловал ее закрытые глаза и повторил, что беспокоится о ее благополучии и позаботится….