Посторожишь моего сторожа?

— Лучше совершить хороший поступок, имея на то любые причины, чем совершить плохой, — сказала Катя. — Неужели тебя это беспокоит?

— Нет, я… так. Тяжело собрать мысли.

— Что произошло с той девушкой, с которой ты расстался в Минге?

— Кто тебе сказал? — Митя поднял шляпу с глаз.

— Ты. Сам. Пока мы работали в В. Не помнишь?

— Нет, не помню… А, у нас был роман. Я работал в Минге в то время. Потом она вступила в партию. Чтобы остаться на работе. Она работала в конструкторском бюро, через нее я познакомился с несколькими ребятами, из авиаконструкторов. Влюбленные в свое дело, в мечту, в эти полеты. На работе днюют и ночуют, дай им волю — так часами будут рассказывать об авиации и тебя своей убежденностью заразят. Они были хорошими ребятами. Интересно, что теперь они думают о своих самолетах?

— Что с ней случилось?

— Она стала партийной, из милой и талантливой девчонки превратилась в резкую, категоричную, жестокую бабу с партийным значком на пиджаке. Мы раньше любили друг друга. Потом она вспомнила, что я иностранец, а я обнаружил, что больше не уважаю ее. Любовь разрушили иностранный паспорт и партийный значок — вот так. Я уехал, а она вышла замуж.

— Ты скучаешь по ней?

Он опустил шляпу обратно — на глаза.

— Нет, Катишь, я по ней не скучаю.

— Вранье.

— Боже мой, как женщины любят драматизировать!

Тише, как не ей, а самому себе он сказал:

— Не слушай, что говорят о тебе. Ты — не они. Ты не с ними, ты со мной. И ты хорошая! Ты хорошая, ласковая, и ты с нами, ты же с нами! С ними, кроме воспоминаний, тебя ничто не связывает. То — прошлое. Пожалуйста, не оправдывай их.

— Я… я люблю человека из партии.

Он тяжело и шумно вздохнул.

— Понятно.

— Ты меня осуждаешь?

— Нет.

Они помолчали. Краем уха она слушала, не пробьют ли полночь часы — но те молчали, и время, казалось, тянулось бесконечно. Митя внезапно встал.

— Мне нужно позвонить, — уныло сказал он, — а тебе бы прилечь, ты болезненно выглядишь. Я могу спросить комнату…

— Комнату? О, нет! Я же просплю самое интересное!

— Если начнется война, я разбужу тебя. Честное слово. А завтра мы поедем в Область работать.

И минут пять спустя Митя вернулся с ключом и всунул его ей в ладонь, и поцеловал ее в лоб и в зажмуренные глаза. И нестерпимо ей захотелось улечься спать. Часы странно молчали. Время остановилось. Какая тихая ранняя осенняя ночь! Моя кровь от земли, и мне повезло всему миру назло.

Ближе к утру он разбудил ее; с обессиленной улыбкой присел на постель, убрал с ее лица волосы и ответил на сонный вопрос:

— Ничего не случилось.

— Ничего?.. — Катя перекатилась на спину. — Ясно… А чего ты меня тогда разбудил? Который вообще час?

— Около четырех.

— Ты будешь ложиться? Ты очень устал, я же вижу.

— Не сейчас, через час нужно ехать, — улыбаясь, ответил Митя. — У нас работа в Области.

— А… можно я посплю полчаса? Я не хочу завтракать.

Он ласково гладил ее плечо. Катя закрыла глаза и перекатилась обратно на бок, и притворилась, что засыпает. Легче было заснуть или изобразить сон, чем объясняться с мужем. Но Митя не убирал руку, и она, не выдержав, спросила его:

— Все очень плохо?

— А, ты об этом. — Он не убирал руку. — Ночью были бои в Области, нам сказали, что артиллерия била.

— Не верится, что такое может быть с нами, сейчас. Армия смогла… это…

— Временно.

— Вот черт. Прости.

Словно замерзая, Катя набросила одеяло на плечи и голову. Мите пришлось отпустить ее плечо. Она лежала с закрытыми глазами, пытаясь услышать по его дыханию, понимает ли он ее или обижается.

— Катишь, все хорошо?

— Все хорошо.

— Может, ты плохо себя чувствуешь?

Она закусила губу, чтобы не выругаться. Именно теперь странная настойчивость и любопытство Мити бесили ее сильнее любых армий и заграничных врагов.

— Я не могу… сегодня, — прошептала она, не убирая с лица одеяла. От прилившей неловкости она покраснела.

— Да, конечно… ничего страшного, Катишь. Все равно скоро выезжать. Но ты уверена, что чувствуешь себя хорошо?

Столь естественное сочувствие, и после ее стыда, взбесило ее еще сильнее. Катя в злости отбросила одеяло и села.

— Я отлично себя чувствую. Поверь мне. Но я не могу делать… это… сегодня. Я… боюсь забеременеть.

Уже вставший с постели и взявший пиджак Митя возвратился к ней и быстро заморгал в ее раздраженное выражение.

— А, Катишь, вот, в чем дело… Ты не хочешь забеременеть?

— Нет, не хочу, — излишне резко повторила она.

— Вот как… Конечно, я понимаю. Я понимаю. Ты имеешь право… беспокоиться об этом. Но, скажи пожалуйста, в чем причина?

Она закрыла глаза и, как в разговоре с глупым, ответила:

— Митя, сам посмотри… прошлая ночь, эти новости, нынешняя поездка — ты считаешь, это совместимо с… ребенком?

— Понимаю, — с некоторым облегчением Митя перевел дух, — твои страхи естественны. Хорошо, мы позаботимся о том, вернее, я позабочусь о том, чтобы ты не забеременела.

— Спасибо…

Обняв ее плечи, он поцеловал ее закрытые глаза и повторил, что беспокоится о ее благополучии и позаботится….