Посторожишь моего сторожа?

— Из-за?.. Ах, в этом доме невозможно скрыться, любое действие станет общим достоянием. Вам, конечно, француженка рассказала? Конечно, я должен кое-что сказать вам… Но можно сначала простой вопрос?

— Какой?

— Вы сильно привязаны к вашему мужу?

Этого только не хватало! Она понимала, что и зачем он спрашивает, но решила разыгрывать незнание — быть может, получится выиграть немного времени.

— Что, извините?

— Вы сильно привяз…

— Не понимаю вашего интереса.

— Конечно, вам и сказать неловко… — притворяясь серьезным, ответил Аппель.

— И что же?

— Я уверен, ему угрожает опасность.

— Не понимаю вас, — решительно ответила Мария.

Темная фигура Аппеля, не очень-то внушительная днем, сейчас казалась ей невероятно сильной и огромной.

— Я, конечно, рад, если вы не понимаете, — начал он опять, — но что-то мне подсказывает…

— Мой муж, — Мария уверенно его перебила, — мой муж не сделал ничего плохого.

— А хорошее он тоже не сделал?

— Он… — Она запнулась. — И хорошее… тоже.

Аппель оглянулся на затемненные окна — но никто не шевелился за ними. Темные кусты, близ которых они говорили, впитывали тихие слова.

— Честно признаюсь вам… — заговорил Аппель, — я нахожусь в затруднительном положении. Пожалуйста, из уважения к вам, давайте оставим глупые игры. Вы заставляете меня чувствовать себя… сообщником! И я обеспокоен этим, понимаете?

— Ну, так вам ничего не угрожает, — ответила Мария.

— Вы считаете?.. Поговорите с вашим мужем. Меня он, конечно, не услышит. Он назовет меня провокатором. Но вы… он ценит ваше мнение. Разве вы не боитесь?

— Я ничего не боюсь, — уже зло ответила она. — Так и скажите это остальным.

— Ну, каким остальным? Вы о чем? Мы же не на эшафоте, чтобы громкие речи… Чего здесь стесняться? И он вас может послушать… Вы ему запретите!

— Да разве я могу ему что-то запретить? — воскликнула Мария.

— Ну, тише вы! Можете! И, конечно, обязаны! Вы, женщины, выкручиваете нам все жилы, если хотите, так, что жизни с вами нет!

— Я не понимаю, — начиная задыхаться, сказала она. — Я вас… не понимаю.

Проступающее в темноте лицо Аппеля имело сочувственное выражение, но Мария принимала его за насмешку. Показалось, он вовсе не хотел ей помочь — нет, он игрался, он наслаждался ее растерянностью. Она была слишком измотана, чтобы отличить дружеское намерение от вражеского.

— Я сейчас позову моего мужа! — воскликнула она и махнула в сторону окон. — Что вы хотите от нас? Говорите! Деньги?.. Вы получите их! Забирайте! Или вы переспать со мной хотите, а иначе не заткнетесь?

— Боже мой, вы неправильно истолковали мои слова, — стараясь скрыть ужас, произнес Аппель. — Конечно, я не… но чисто из любопытства: а вы готовы?

— Чтобы вы заткнулись?

— Ну… вам лучше знать, — нервно рассмеялся Аппель. — Вы напрасно меня боитесь. Захотел бы — вам бы уже жизни не было. Напротив, я желаю вам помочь.

— Так же, как вы желали помочь моей сестре?

— Я… я должен заслужить прощение Альберта. Поймите меня. Он так любит и вас тоже, вы же ее сестра…

Мария отбросила голову и повторяла:

— Что вы хотите? Что вы хотите?..

— Совсем ничего. Поговорите с мужем. Пусть оборвет все связи, уничтожит все бумаги, чтобы они ничего не нашли. Смерть — это страшно! Хватит смертей!

— Чушь! Неужели вам не все равно?

Негромко Аппель выругался и зашагал мимо нее к калитке. Он был сильно обижен.

1938

Они поселились в гостинице с окнами на узкую и грязную улочку.

Она наблюдала мужа осторожно, желая понять его, желая сделать их совместную жизнь счастливой. Днем он был озабочен работой, нервозен и тороплив, а вечером становился задумчивым и тихим, не хотел, чтобы его трогали, и говорить тоже не хотел и отдыхал в ее обществе молча, испытывая удовольствие от возможности просто видеть ее близ себя. Поначалу, считая странным, что муж не говорит с ней, она сама спрашивала его о чем-то, улыбалась, ожидая ответа. Он же мог и не услышать ее и, если она повторяла вопрос, удивлялся.

— Не понимаю, почему мы не можем поболтать вечером, как самые обычные молодожены, — начинала расстроено Катя. — Другие пары, наверное, разговаривают, и не только о работе, как мы с тобой, понимаешь?

— И о чем они говорят? — без интереса спрашивал Митя.

— Не знаю. О всяком… может быть. Я могла бы почитать, но…

— Это лучше всего. О работе мы днем достаточно поговорили. И о нас мы много раньше говорили. Не знаю, что мы можем сказать друг другу нового. А болтать по пустякам я считаю глупостью. Это… скучно. Если ты не хочешь снова говорить о работе…

— Нет, я не хочу снова говорить о работе. Мне лучше взять книгу и не мешать тебе больше.

На обиду ее он улыбался виновато, но более не отвечал. Он не собирался обижать ее, он и не мыслил такими категориями, оттого она и не сумела бы хранить эту обиду долго.