Посторожишь моего сторожа?

— Я же… я ничего… я ни в чем не виноват… Почему? За что ты меня?..

— Да оставь ты меня! Уйди! Ты наказан! — Она заплакала от своей жестокости к нему. — Ты наказан! Почему ты за меня не заступился? Какой ты мужчина после этого? Как ты мог меня бросить?..

— Мамочка, родная, но я так тебя люблю! Прости меня! Пожалуйста, прости меня, прости меня! Я хочу умереть! Прости меня!

— Мурр никогда бы меня не бросил! За что его?.. Я тебя правильно не хотела! Ты за меня не заступился! Твой отец бы заступился… они бы все заступились… а ты… Крыса ты, мерзкая… Из-за тебя его убили! Пошел, пошел… Отстань!..

Понимая, что нельзя так говорить, она повторяла машинально, зло, но и успевая глубоко раскаиваться. Сама его прогнав, она без него заплакала сильнее и не успокаивалась, пока он не принес ей чашку чая.

— Помоги мне сесть… мне это нужно…

Альберт присел близ нее, поддержал ее, пока она выпрямляла утомленное тело.

— Я сама, — еле слышно сказала она, поняв, что сын хочет поить ее с ложки.

Она заметила кровь у него на руках и спросила:

— Ты поранился? Что это? Как?

— Ничего. Я случайно.

Готовя чай в кухне, он нашел близ плиты острый нож и несколько раз полоснул им по левой руке.

1940

— Милая моя, милая девочка! Зачем же ты так? Моя хорошая… Как так получилось, как это получилось с тобой? Расскажи мне с самого начала… Моя хорошая. Я бы все для тебя сделала. Зачем ты так с собой?

Та не отвечала. Мария пробовала ее волосы губами. Коричневый свет отливал болезненностью, в нем умершая казалась старше, лет, быть может, тридцати. Мария вспоминала, как в похожем тусклом оранжево-коричневом свете Катя лежала вот так же, как раненая, но в самое нутро, которое ныло, нестерпимо тянуло, но — не убивало.

— Это я виноват, — сказал Аппель. — Конечно, я поступил эгоистично, но я не мог простить, что она с Альбертом. Я… я заслуживаю вашего презрения.

Она оглянулась и поежилась от его слов.

— Чушь… детские глупости… — сказала она после паузы.

— Альберт не простит меня, ни за что, конечно, не простит. Это пытка.

— Просто оставьте нас в покое.

Аппель виновато попятился. Вытерев слезы, Мария накрыла голову сестры простыней. Позже должны привезти гроб — и они снимут белую ткань, обученный человек облачит тело в красивое платье, а она расчешет волосы и отрежет совсем чуть-чуть, на память, и положит в музыкальную шкатулку. От образов этих ее затошнило. Любимый человек, милый человек — она тут и не тут. Больше нет Кати, но словно бы она есть.

В дверях она встретила Альберта. Он пришел к ней, потупив глаза.

— Нет, — сказала Мария.

— Я хотел посмотреть…

— Нет. Не приближайся к ней.

Заметив, как исказилось его лицо, она справилась с желанием закричать. Это ты убил ее! Она умерла из-за тебя! Не смей к ней прикасаться! Но — это же Альберт, который ни за что бы не причинил боль ее сестре.

Альберт взглянул на нее, и она тоже уставилась в его глаза.

— Она умерла, — просто сказал он.

— Я знаю. Мертвым нужен покой. Оставь ее в покое хотя бы сейчас.

Неуверенно он отступил. Мария решительно достала ключ и щелкнула им в замке.

— Я хотел посмотреть на нее, — бессильно повторил Альберт.

— Хватит с тебя. Насмотрелся уже. Ключ ты не получишь, пока я тут хозяйка.

Она уловила тонким женским чутьем, что он желал сказать, но изобразил кое-как губами: я пытался, я должен был ее спасти. Я пытался. Я должен был. Должен был ее спасти. Нет, имей Альберт все блага на свете, и в этом случае он бы не спас Катю. Он, как и она, они все — он столкнулся с силой более страшной, чем человеческая.

— Прости меня. Прости меня, Мари.

Она покачала головой.

— Нет.

Плечи его опустились. Он был опустошен. Больше всего она желала закричать на него, визжать истерически, насколько бы хватило связок. Я знаю, что ты сделал! Не Катя, но мне рассказали! Мой муж рассказал мне! Я все о тебе знаю!

— Пусти меня, — сказала она. — Мне нужно на свежий воздух.

За домом было сыро и неприятно, моросил дождь. Тусклые сизо-черные тучи выше головы тянулись к линии горизонта. То был бесконечный мокрый мрак, в котором не было окон, не было жилья, не было даже живых или мертвых. Не шумели деревья, не скрипела дорожка, не стучала калитка, отчего-то не звучал и дождь. Неужели она вошла в немое кино? Не онемела ли и она вместе с остальным миром?

За углом зашелестела чья-то одежда. Потом застучали мужские шаги. Спасение явилось — удивительно, но то опять был Аппель, который не прогуливался, как могло показаться в ином случае, — нет, он шел к Марии, он искал Марию. Она поняла это по его напряженной фигуре.

— Снова вы? — спросила она.

Со лба она убрала влажные волосы.

— Конечно, вы меня прогнали, но я должен поговорить с вами.

Она отступила на шаг.

— Опять? Из-за Альберта? Меня не касаются ваши отношения.

— Конечно, нет. Речь не об Альберте. Это касается вас и… вашей семьи.

Неуловимо Аппель изменился. Она испугалась, но постаралась скрыть это — и спросила:

— Это из-за звонка? Вам звонили из-за меня?