Посторожишь моего сторожа?

Альберт переставил свои саквояж и небольшой старенький чемоданчик. Шляпу и бушлат он снял, как человек привычный, по-хозяйски. Не смущаясь вопросительных взглядов Кати, он снял и шарф и повесил его рядом с верхней одеждой.

— Вы смотрели на часы? — спросила она. — Я только что заставила тетю заснуть. Чего вы пришли?

— Я хотел попрощаться. Мне показалось грубым уехать, ничего не сказав. Я возвращаюсь в столицу. Не знаю, приеду ли снова. Мне передать что-нибудь Марии?..

Говорил он поспешно и тоном таким, словно желал оправдываться.

— Что? Марии?.. Ничего. Она звонила мне… нет, ничего не нужно.

Они помолчали. От его дружеского участия ей было больно. Невероятным образом он умудрялся мучить ее, не прилагая для этого никаких усилий.

— Вы были больны? — спросила она, потому что молчать было невыносимо.

— Нет…

— Вы очень бледный, прямо белый, как стена.

Он пропустил это мимо ушей.

— Значит, вы сказали… хм… Когда вы уезжаете, вы сказали?

— Завтра утром.

Она ждала какого-то разумного продолжения.

— Извините, что я с вещами, — неловко сказал Альберт. — Я съехал с жилья и… мне негде переночевать. Я думал, я уезжаю вечером, а выяснилось, что утром. Сейчас поезда не ходят по расписанию. Я ухожу. Извините.

— А, так вы пришли переночевать! — воскликнула Катя. — Так что сразу не сказали? Оставайтесь.

— Нет, я переночую у знакомого.

— Но вы уже пришли!

— И все же, — начиная злиться, сказал он, — это очень неудобно.

От злости ли его, от собственной растерянности — но она громко рассмеялась. Смех был металлическим, в нем отражалось унижение, раздражение, отчаяние и боль.

— Ну… прекрасно… — выдавила она с трудом. — Уходите. Проваливайте! Давайте! Давайте же!

— Тебя услышит твоя тетя, — тихо сказал Альберт.

— Ой, да плевать мне на тетю! И что с того? Что с того, я вас спрашиваю?

Унизительно было: он слишком хорошо меня понимает. Нервность ее, показанная со смехом, говорила лучше любых ее слов.

Альберт заложил руки за спину и прошел мимо нее в гостиную; не поворачиваясь, спросил:

— Чего ты хочешь, Кете?

Он принимал ее вызов, уверенный, что выйдет победителем.

— Я хочу, чтобы все было нормально. Чтобы вы были нормальным! Как раньше! Чтобы мы были как раньше… друзьями.

— Когда-то все было нормальным? — с иронией спросил он. — Это когда?

Не дав ответить ей, он продолжил:

— Когда-то было прекрасное время, когда жизнь была свободной, дружба и любовь были сильнее обстоятельств, когда не говорили о войне и не готовились к ней. Время мира и человеколюбия, которое, нам казалось, никогда не закончится.

— Не издевайтесь надо мной!

— Прости, Кете, — он заметно погрустнел, — но, боюсь, «нормально», которое ты хочешь вернуть, никогда не было. Все было плохо всегда, но ты была юна и не понимала этого.

Она прислонилась к стене, на мгновение показалось, что она не удержится и заплачет с дикими воплями. Чтобы вернуть здравомыслие, она сделала несколько вздохов. Он прав, он полностью прав! Ты хотела этого! За этим ты уезжаешь с Митей! Зачем сейчас себя мучить? Но почему, почему, почему не может быть, как раньше? За что разрушилась иллюзия счастливого мира, зеркального мира, в котором я любовалась своим отражением? В 16 лет я искренне верила, что любовь победит все — предубеждения, комплексы, политику и даже прошлое. Вот бы вернуться в тот январский день, когда она, полная уверенности во взаимности, воскликнула: «Я вас люблю, очень-очень люблю!».

— Наверное… вы правы, — прошептала она.

Она не поняла его тяжелый вздох — было то разочарование или же облегчение.

— Мария сказала, ты выходишь замуж. Это… хорошо. Полагаю, вы уедете. Мария так сказала.

— Зачем же… вы пришли?

Альберт оглянулся, в его выражении проступило странное недоумение, будто он сам не понимал, что делает в этой квартире.

— Ты не веришь тому, что ты говоришь, — как выбивая каждое слово, проговорила она. — Я прямой человек…

— Я знаю, — тихо сказал он.

— Ты пришел, чтобы увидеть меня?

Опять этот необъяснимый вздох.

— В тебе есть то, что я не пойму никогда, — сказала она.

Он хотел пройти мимо ее, но не сдержался и взял ее за плечи. Голова ее упала вперед. Невозможно было сопротивляться теплу, что, казалось, вливалось в нее через мучительную близость с ним.

— Ты приедешь к Марии? — нежно спросил он.

— Нет, я… я…

За противоречивость она его любила и ненавидела: минутой ранее он искренне желал с ней полного разрыва, а сейчас словно уговаривал ее передумать и уехать в Мингу. Скажи он хоть что-то о себе, она бы не сдержалась и закричала: я согласна, я согласна, увези меня, я согласна! Но он уже отпустил ее плечи, и надежда, против воли заморозившая ее разум, исчезла. То было не более чем дружеское участие, дань прошлому и проявление порядочности. Альберт или не любил ее, или не мог быть с ней и боялся в этом признаться.

— Я не вернусь к вам, — глухо сказала она. — Никогда не вернусь.

— Это… наверное, правильно. Тогда прощай, Кете.