Посторожишь моего сторожа?

Растрепанный со сна кузен Альбрехт расхаживал тем временем по комнате и улыбался уже себе самому; затем быстро спросил:

— Ты мне, Берти, заплатишь?

— Хм… а сколько ты хочешь?

— Пятьсот.

— Что? — опешил Альберт. — Пятьсот? Двадцать пять — не больше!

— Хорошо, триста.

— Нет.

— Сто. Меньше не имеет смысла!

— Согласен. Заплачу потом, если скажешь правду.

— Угу. Кузина Мисмис завела себе любовника.

— Не может быть! — перебил его Альберт. — Ты врешь!

— Я не вру, — спокойно сказал кузен Альбрехт. — Я слышал, что завела.

— От бабушки из своего дома?.. Имя его знаешь?

— Могу узнать, если нужно. Знаю, что он пропагандист, из местных либералов. Они в прошлом году познакомились. Она уже беременной была. Я узнаю… Ты скажешь тете Лине?

— Не знаю, — ответил Альберт. — Наверное, нет.

— Не хочешь расстраивать?

— Это бессмысленно. И достаточно она разочаровывалась в Марте.

— А я был уверен, что ты ревнуешь мать к Мисмис, — ответил Альбрехт, — потому что Мисмис любили намного больше тебя.

— Я давно вырос из этого… мы с ней не дети и в одобрении матери не нуждаемся. Но мне будет грустно, если мать узнает об этом.

Альбрехт постоял, печально рассматривая его. И потом заявил:

— Наверное, я понимаю. Согласен на восемьдесят, так и быть.

Пять суток спустя Альбрехт принес новости, в том числе адрес, по которому спряталась Мисмис. Вместе с ним за ней поехал Герман, и после кузен Альбрехт описывал случившееся с драматическими нотками, словно разыгрывая спектакль:

— Берти, если бы ты присутствовал!.. Она чуть в обморок не хлопнулась! Ну и трусливый у нее любовник, достаточно было помахать пистолетом у его носа. Мисмис, наверное, влетело! Ты бы сам узнал… как бы она в больницу не попала, наша несчастная.

Должно быть, Мисмис ждала брата, потому не удивилась, увидев его у себя. Больной она не была, избитой тоже, лицо ее было спокойно. Муж ее, напротив, вид имел нервный, истерзанный, с Альбертом говорил непривычно болезненным голосом. С Мартой Герман, если заговаривал, то подчеркнуто тихо — тон его становился мягким и ласковым; от резкости, что была во время объяснения с ней, не осталось ничего, словно он уже чувствовал себя виноватым, не понимая, в чем вина его, собственно, состоит. О ребенке он заботился, боялся, что нервность его скажется на состоянии мальчика, и с ним делался бессильно-нежным.

В комнате своей, сев к Альберту спиной и шмыгая носом, Мисмис заявила:

— Я тебя ненавижу! Зачем ты заставил меня вернуться, Бертель? Зачем? Я несчастна тут! Как ты не понимаешь?

— Тебе пора повзрослеть, Мисмис, — сдержанно ответил он, — и научиться отвечать за свои поступки. Ты поступила безответственно, оставив ребенка. Ты бросила сына в квартире, одного! Это… как бы ни было тяжело, ты за него отвечаешь. Твое решение, это было твое решение — рожать. Ты должна усвоить, что у решений есть последствия.

— Как ты не понимаешь? Мне плохо! — Мисмис заплакала. — Германн грозится, что закроет меня дома навечно! Он грозится, что я останусь тут навсегда! Он хочет запереть меня насовсем! Разве это нормально?

— В нынешних обстоятельствах я его понимаю.

Она оглянулась — глаза ее были красны и очень злы. Невольно Альберт отпрянул.

— Значит, ты считаешь, нормально держать человека в заложниках? Нормально отобрать у него ключи? Сделать его своим рабом? Это, по-вашему, быть приличной женой?

— Эм, начнем с того, что ты ему изменяла… Разумеется, он разозлился и…

— Так я выпрыгну в окно! — воскликнула Мисмис внезапно.

— С третьего этажа? С ума сошла?

— Как ты не понимаешь, Бертель? Я не могу тут оставаться! Я с ума сойду!.. Мы хотели уехать, совсем уехать… и уехали бы, если бы он не пришел… с Альбрехтом… Кто вас всех просил мешать мне?

— Зачем ты замуж вышла, если так? — пытаясь не закричать на нее, ответил Альберт. — Не ты мне, что ли, сказала, что так должно быть, что ты все решила… Что опять произошло? Он тебя хоть пальцем тронул? Ударил?..

— Ничего, ничего!

— Если он тебя обижает, скажи мне, я же твой старший брат, черт возьми, Марта!

— Не обижает он меня!

— Ты с его чувствами не считаешься… о ребенке вспомни! Ты бросила ребенка, одного, голодного. Вон, соседи слышали, как ребенок целый час вопил. А если бы он вывалился из кроватки, которую ты даже не проверила? И расшибся или влез бы куда, убился бы?.. Что ты за безответственная мать?

— Какая есть! — закричала она. — Как ты не понимаешь?.. Все вы ничего не понимаете! И он, он… Тут не любовь. Я уважать его не могу… Он такой чистенький, нежный, ласковый… а это… нет, нет… я все знаю!

— И что ты знаешь? — уже устало спросил Альберт.

— Я знаю, все знаю, — шепотом повторила Мисмис. — Он от меня хотел скрыть, не хотел беспокоить, но я все узнала…

— Можешь ты по-человечески сказать? Я ничего не понимаю, честно!

— А знаешь, из-за чего я поссорилась с Альбрехтом? Из-за этого же! Он жестокий. Он маньяк!

— Кто? Альбрехт? Маньяк?.. Интересное заключение.