Постмортем

— Ничего подобного, — улыбнулся Кассиан. — Жителей города можно будет легко переубедить. Сыграть на патриотических чувствах, навешать лапши на уши…

— Лапши будет мало, — настаивал магистр. — Одно дело мы, колдуны. Для нас человеческое тело — это просто материал, а для обывателей…

Кассиан остановился:

— Магистр, при всём уважении — у вас есть идея лучше?

Тальф опустил глаза:

— Нет.

— Тогда оставьте обывателей мне, я обо всём позабочусь, — в голосе министра слышалось всё терпение этого мира. — И не стоит злить её величество. Она впадает в бешенство при любом намёке на то, что какое-то дело может не удаться. А в вопросах и возражениях, даже самых резонных, видит лишь лень, некомпетентность или открытый саботаж. Не расстраивайте её.

Дела нависли над Тальфом, как смерч над морем и высасывали из него всё время и силы.

Судорожно готовить всё для оживления новых воинов, искать деньги, убеждать Леонтину снизить цены, мотаться во дворец, чтобы получить очередной пистон от Жози и мчаться обратно в замок, чтобы услышать, что в очередной раз всё сломалось, нового ничего не привезли, а то немногое, что было в наличии — потеряли.

Со всеми этими заботами Тальф иногда забывал о своём договоре с демоном и о том, что время — драгоценное время его жизни — утекает по капле. Но каждую ночь, каким бы уставшим и вымотавшимся он ни был, к нему приходили кошмары — и тогда, проснувшись, магистр хватал Клауса, сажал на лист пергамента, говорил: «Давай!» — и вместе они давали почти до самого рассвета, пока Тальф обессиленный не засыпал прямо за столом и, проснувшись, не обнаруживал на щеке лице чернильный отпечаток текста.

Юноша подозревал, что зелье, способное разъесть всё что угодно и существо в подвале Мрачного замка — это ещё недостаточно для победы над демоном, и рассчитывал найти помощь в древнем тексте. Однако чем больше Тальф с Клаусом переводили, тем больше юноша отчаивался — книга была похожа на что угодно, только не на способ вызвать в мир воплощение Темнейшего.

Например, одна из глав была полностью посвящена мелким дрязгам с соседями, а ещё одна — взглядам неизвестного автора на мораль и воспоминаниям о славных старых деньках, когда жители не пользовались этими ужасными новомодными колёсами, а ходили пешком, носили всё на себе и были здоровы и счастливы.

Эти страницы, на перевод которых ушло несколько долгих ночей, сильно деморализовали Тальфа. Он начал догадываться, что пергамент вычистили не потому, что на нём были записаны ужасные древние знания, а оттого, что эта чушь никому не была нужна. Но на следующем листе повествование резко изменилось — и магистр порадовался бы, если бы не пришёл в неописуемый ужас.

Кассиан сидел за пустым столом в бывшем кабинете Вильгельма и заполнял бумажный лист мелкими неразборчивыми буквами, когда в дверь постучали.

— Войдите, — нахмурился министр, откладывая перо. Он специально просил никого к нему не впускать, но когда в кабинет просочился всклокоченный Тальф, стало ясно, что дело серьёзное. — Что случилось, магистр? На вас лица нет.

Тальфа перекосило: он в ужасе схватился за лицо и стало ясно, что с метафорами нужно быть поосторожнее.

— Присядьте, — Кассиан указал на кресло напротив.

— Да-да… — юноша взглянул на себя в зеркало и отшатнулся: красные глаза, помятая мантия, торчащие во все стороны волосы, будто поссорившиеся со своими соседями. На щеке — огромная клякса. Он выглядел как типичный колдун, для которого исследования стали самой важной частью жизни, отодвинув всё остальное на дальний план.

— Рассказывайте, — бросил Кассиан и Тальфа будто прорвало.

Он принялся рассказывать, да так, что временами захлёбывался, размахивал руками и брызгал на невозмутимого ректора слюной. Он с трудом подбирал слова, размахивал помятыми листками и зачитывал наиболее кошмарные фрагменты. Он сбивался, пытался рассказать сразу обо всём, отвлекался и в итоге не говорил вообще ничего внятного.

В конце он зарыдал, схватившись за голову, настолько переполненную знаниями, что она чуть не лопалась — знаниями с изнанки мира, которые нельзя было усвоить и остаться при этом в здравом уме.

Кассиан внимательно выслушал всё, что говорил Тальф, не двигаясь и не меняя выражения лица даже когда в него летели слюни, а когда юноша закончил, дал ему время прийти в себя.

— Ох, — сказал ректор с видом обеспокоенной бабушки, положившей ладонь на горячий лоб больного внука и тут же захлопотал — поднялся, подбежал к шкафчику, достал чашку, намешал в ней содержимое нескольких склянок и заставил Тальфа выпить залпом, не переставая причитать: — Почему же ты не пришёл раньше?.. Почему я, дурак старый, не предупредил тебя, хотя должен был?..

Зелье приятным теплом прокатилось по пищеводу и зажгло внутри ласковый огонёк, распространяющий вокруг уютное тепло. Сразу же захотелось спать. Кассиан не переставал говорить, но Тальф его уже не слушал, и до его сознания доносилось только: «Бу-бу-бу».

— Впрочем, ладно, — это магистр услышал отчётливо, будто вынырнул из-под воды. — Этим делу не поможешь. Нужно уничтожить записи!