Постижение смысла

«Обновленное» вопрошание[102] («Бытие и время») бытийного вопроса подразумевает не «повторение» в том смысле, что следует еще раз повторить ту же попытку, что история бытийного вопроса позволяет повернуть себя к своему первому началу, как будто бы изначальность вопрошания состоит в «историческом» «historische» обновлении прошлого.

Бытийный вопрос должен быть обновлен, им следует заняться не как застывшей «проблемой» самой по себе, напротив, пожалуй, необходимость вопрошания должна пробудить этот изначальный вопрос. Это может только означать, что бытийный вопрос в будущем наткнется на новое начало. И благодаря чему это произойдет? Благодаря тому, что в первом начале должно было остаться не-вы-рас-спрошенным: благодаря истине пра-бытия. Но поскольку эта истина принадлежит к самому пра-бытию – как то, благодаря чему пра-бытие – недеятельно и не испытывая потребности в эффективности и действии – событует себе осново-положение некой основы своей истины (Вот-Тут-бытия) – происходит смещение-перенос в вопрошание «вот этого» пра-бытия о нем самом. Насколько бы при этом вопрошание «о» бытии сущее-бытующего еще ни могло еще вообще на основе приоритета суще-бытующего оставаться поводом для постановки бытийного вопроса, иное вопрошание «вот этого» бытия отделено без-дно-основой от метафизического вопрошания, по каковой причине здесь поможет только «скачок» в вопрошании, который есть прощание со всей и всяческой метафизикой. Всякая попытка какого-то исторического / historisch/ опосредования вуалирует-маскирует бездну-пропасть и создает предлоги для того, чтобы одновременно ослабить уникальность метафизического вопрошания и грядущую изначальность сообразного истории прабытия вопрошания свести путем подсчетов к доныне существовавшему и чисто количественным изменениям. Сверх того, вопрошание сообразного истории пра-бытия мышления не позволяет сообщить себя в сообщении (в смысле какой-нибудь передачи дальше представлений); всякое вопрошение и сказывание здесь постоянно есть только ослабление связи того, что связано в событовании, но еще не нашло своей необходимости как ход-процесс, направленный к положению основы истины пра-бытия, каковое положение основы посредством мышления только готовится, но никогда не исполняется.

Спрашивать пра-бытие изначает поэтому также: быть вынужденным познавать, что «есть» все суще-бытующее – без того, чтобы для этого понадобилось какое-то знание об этом; проникаться тем, что, как мнят люди, «переживается» как их «жизнь» – и при этом все же из-за забвения бытия остаются защищенными от каждого шага к без-дно-основы события.

Потому формы «сообщения» мышления, соответствующего истории пра-бытия не позволяют изобрести себя и произвести себя, сказываемость и слышимость остаются-сохраняются за сущностью бытия. Всякое применение насилия-нажима, всякое вмешательство-наскок здесь – только проявление трусости. Мужество ждать готовит чаяние-надежду; однако это – не застывание в праздности и попустительстве, а подготовка событования через посредство постижения смысла.

Спроси бытие! И в тишине-покое этого вопрошания – как начало слова – ответствует бог.

Можете избороздить все суще-бытующее – нигде не выкажет себя след бога.

XXVIII. Понятие метафизики, соответствующее истории пра-бытия [103]

98. Мышление, сообразное истории пра-бытия Бытийный вопрос мышления, сообразного истории пра-бытия

Метафизическое вопрошание как вопрошание «о» смысле суще-бытующего разворачивает себя как история метафизики в виде в то же время безвопросного представления суще-бытующего в общем и целом. пра-бытия вопрошает пра-бытие как отвечающее-ответствующее и это вопрашание есть вопрошание пра-бытия, теперь проистекая из сущения его истины; из него и спрашивалось.