Post Scriptum

Петя смотрел на него не отрываясь, терпеливо ожидая следующих слов.

– Петя… – начал снова Смыковский, – ведь батюшка твой верно не поправится.

– Не поправится? – удивился мальчик, – Как же это не поправится?

Антон Андреевич никак не мог заставить себя говорить. Как ни старался он подобрать необходимые ему сейчас слова, всё было напрасно.

Петя, небольшого роста, худенький и некрепкий, как будто начал вдруг отдаленно понимать причину столь тягостного молчания. Он вжал голову в плечи, словно стремясь спрятаться от чего то, и потому показался Смыковскому ещё меньше. И все же он держался мужественно, и вытерев шапкой увлажнившиеся глаза, стал повторять очень быстро:

– Вы сказывайте мне, Антон Андреевич, всё как есть, сказывайте, я вытерплю, я большой уже, сказывайте, неужто батюшка мой умер?

Глядя мальчику прямо в глаза, Смыковский утвердительно качнул головой всего один раз. Однако и этого было достаточно. Петя, зажмурившись, закрыл лицо руками, что бы не закричать и бросился к нему. Смыковский обнял его и погладив по непокрытой голове, сам прослезился.

– Поедем теперь к твоей матушки, к братьям, поедем, мой мальчик, они уж верно волнуются о тебе, – приговаривал он.

– Вы со мной поедите? Мы вместе? Это правда? – отозвался мальчик.

– Вместе, обязательно вместе, – успокаивал его Антон Андреевич.

– Только давайте им покуда ничего не станем говорить, – попросил Петя, подняв голову, – пусть вначале матушка поправится.

– И верно, не станем. Скажем после. Ещё немного подождём, – согласился Смыковский.

Прошло не более получаса, и Антон Андреевич вместе с Петей, уже были у дома Телиховых. Петя шел первым. Смыковский следовал за ним. В комнатах покоилась тишина, пройдя две или три, они вошли в спальню Меланьи Ивановны.

Она лежала на белой постели, ноги её были накрыты кружевным пледом, а рядом, на невысоком диванчике, тесно прижавшись друг к другу, сидели три её сына – двенадцатилетний Трифон, Викентий восьми, и Артемий пяти годов. Услышав шаги, Меланья Ивановна обернулась.

– Антон Андреевич, – вяло произнесла она, – давно вы у нас не бывали…

– Здравствия вам, Меланья Ивановна, – ответил Смыковский.

– Ступайте мальчики, мне с господином Смыковским нужно разговор повести, – велела она.

Сыновья тут же покорно и бесшумно, покинули комнату.

Меланья Ивановна попробовала приподняться, однако не смогла.

– Не надобно вам вставать, – сказал обеспокоенный её состоянием, Смыковский.

Антон Андреевич взял стул и присел рядом с кроватью.

– А мы с Петенькой были нынче у Ипатия Матвеевича в больнице, – начал он, – вы уж, душенька, не корите его, за то, что он без вашего дозволения убежал, ведь он желал лучшего.

Меланья Ивановна не отвечала, словно и не слышала ни одного, сказанного Смыковским слова.

– У Ипатия же Матвеевича, – продолжал он, – у него… – Антон Андреевич не выдержал и опустил глаза, – у него всё ладно, и ему уж скоро на поправку идти…

– Оставьте, – прервала его Телихова, – не следует вам Антон Андреевич лгать, пусть даже и заботясь о покое моём. Ведь я всё уже знаю…

– Что же вам известно? – испуганно спросил Смыковский.

– Я самое страшное уже знаю, – отвечала Меланья Ивановна, – приходили сегодня ранним утром из участка, да всё мне рассказали. А я, пока ещё мальчикам не говорила. Не решаюсь.

Телихова не плакала. Она всегда была далека от слёз. В её лице, в глазах, было столько боли и тоски, что Смыковский сразу понял, утешать её не имеет никакого смысла.

– А что же с вами? Петя сказал мне, что доктор был.

– Был. Это верно. Да помочь не смог. Мы ведь с Ипатием Матвеевичем в ожидании дочери нашей находились. Всё мечтали, какая она будет, как величать станем… Вот несчастье пришло. Само пришло, не звали. Нет Ипатия Матвеевича, и дочери никогда уж не будет. Доктор объяснил, что это со мной от нервного припадка случилось. А теперь уж кажется, и мне долго не прожить. Чувствую я, что им там нужнее.

– Помилуйте, Меланья Ивановна, не говорите так, у вас же мальчики. Как же им, без отца, без матушки жить?

– Вся моя тревога о них, да переменить ничего невозможно. Оттого и доктора здесь нет, что он меня за безнадёжную счёл, велел лежать, да конца дожидаться.

– Погодите, погодите, голубушка вы моя! – повторял Антон Андреевич, вскочив со стула, – Да я сейчас вам другого доктора, совсем другого! Да он излечит вас, и вы ещё подниметесь!

– Присядьте, присядьте ещё, мне уж совсем немного осталось, это я наверное знаю, и боюсь не успею сказать вам всего.

Смыковский заметил, как тяжело ей становится говорить.

– Я знаю… Знаю о заводе вашем, и сочувствую вам от всего сердца, ведь погибло то, что вы трудом своим создали, вам очень тяжело сейчас, и всё же, умоляю, не оставьте в горе моих сыновей. Батюшка вы мой, Антон Андреевич, помогите им в сиротский дом устроиться, иначе ведь они, как есть сгинут, – с этими словами, Меланья Ивановна всё же не сдержалась и заплакала. Желая стереть поскорее слёзы свои, она, с невероятными усилиями, постаралась поднести руки к лицу, но тут же уронила их беспомощно на постель.