Post Scriptum

Мальчик открыл тяжелый сундук, внутри лежало прошлое его отца. Медали, документы, на имя Вольфганга Остфаллера, потемневшая фляжка, фотографии, записная книжка и орден. Небольшой серебряный орден с крестом, и выгравированным на обороте именем отца и датой его рождения.

Вивьен всё еще чувствовал боль от падения, но постепенно отвлекался, с увлечением перебирая все эти предметы, которые он уже не раз держал в руках, но ему нравилось открывать их заново.

В записной книжке, между пожелтевшими страницами, была спрятана фотография. Он стал разглядывать её. Семья с детьми перед большим двухэтажным домом. Старый снимок из другого времени, другой страны и далекого прошлого.

Эта семья, эти дети, эта элегантная изысканная одежда, платья и кружева.… Этот дом… Вивьен не сводил с него глаз, восхищенный этим кадром безвременья, переносившим его в загадочную историю. Историю, о которой его отец никогда говорил.

Затем снова подул резкий ветер, ворвавшись на чердак и разрушая тишину. Вивьен постарался запомнить эту фотографию. Не обращая внимания на усиливающийся грохот, он закрыл глаза, и этот дом навсегда остался в его сознании.

Далекое от бреда, это воспоминание появилось снова, когда Вивьен лежал в полумраке комнаты, скромно обставленной, и с единственным окном, закрытым длинными шторами. Он погружался в тяжелый сон, не зная о том, что сейчас он был в том самом доме, из его детских воспоминаний, который однажды он увидел на старой фотографии, тот самый дом, последнее, что он видел, избитый, теряющий сознание и брошенный умирать….

Покуда Анна Антоновна, томимая кошмарным сном, не находила себе места, ворочаясь на постели, котёнку всё же удалось выбраться из её рук, освободив всё, кроме полосатого коротенького хвостика. Оборачиваясь и глядя на него бусиничными глазками, он громко пищал, и этим писком, смог разбудить свою хозяйку. Анна Антоновна, отрыв глаза, и встав с кровати, покачиваясь и держась руками а стол и кресла, подошла к окну. За шторами было совсем темно, взглянув на часы, она вспомнила просьбу учителя и подумала с тревогой:

«О чём же Филарет Львович станет говорить с папенькой? Неужто он намерен просить расчёт? Ах, Боже мой, нет, что угодно другое, только бы не это… Как бы там ни было, верно всё не к добру. Страшно мне, тревожно, и понимаю, не к добру будет и этот разговор, и сон мой».

Тем временем, Филарет Львович, на ходу готовивший себе пылкую, проникновенную речь, встретил на лестнице Полину Евсеевну, держащую в руках небольшой фарфоровый таз с травяным настоем.

– Полина Евсеевна, – произнес учитель, поклонившись ей, – я вынужден просить Вас и супруга Вашего об одолжении, постарайтесь же не отвергнуть моей просьбы, а напротив, выполнить её.

– В чём заключается Ваша просьба?

– Я объясню. Нынче вечером, минут через десять или чуть больше, у меня состоится разговор с Антоном Андреевичем. Разговор этот очень важный и безотлагательный, требует присутствия ряда лиц, в том числе Вашего и Андрея Андреевича.

Полина Евсеевна пожала растерянно плечами.

– Мне очень жаль, – сказала она, – однако Андрей Андреевич вряд ли сможет быть, он нездоров немного и я собираюсь прикладывать ему травяные компрессы. Впрочем, если это так важно, то сама я непременно спущусь, как только закончу, обещаю Вам.

Филарет Львович поклонился учтиво.

– Благодарю, не зря я видел в Вас чуткого и доброго человека, – произнес он со всей искренностью, на которую только был способен.

Обойдя таким же образом и прочих, не оставив без внимания даже Дарью Апполинарьевну, учитель направился в сад, и там, сидя на скамье, под беззвездным небом, обдумывал мрачно своё положение и правильность решения, которое он принял, при том же ни на минуту не выпуская из рук, карманные часы на короткой цепочке, с откинутой потемневшей крышкой.

В то же самое время, и Анфиса Афанасьевна, находясь в своей комнате, не сводила взгляда с часов. Охваченная смятением и тяжкими предчувствиями, она, кажется единственный раз в жизни, не знала, как поступить. Принятие условий нахального молодого учителя, стало бы для неё нестерпимым унижением, позором, который невозможно было бы пережить, однако вслед за отказом, последовала бы безоговорочная потеря всего. Скверным представлялось и то, и другое. Анфиса Афанасьевна, в гневе металась по комнате, она кляла себя за то, что когда-то, недооценив хитрости Филарета Львовича, опрометчиво приблизила его к себе. Минуты шли очень скоро, нужно было решать что-то и спасаться от обрушившейся на неё напасти.

Взглянув на себя в зеркало, Смыковская наспех поправила волосы, накинула на плечи ажурную шаль, и взяв в руки икону в тяжелой раме, выла из спальни, ведомая только ей одной известным намерением.

В гостиной между тем, понемногу собирались все. Первой появилась Анна Антоновна, после увиденного сна, она старалась избежать одиночества и чрезвычайно обрадовалась, когда вслед за ней, в дверях показалась Полина Евсеевна.