Post Scriptum

– Я соглашаюсь, папенька, – промолвила она, и поспешила сесть, отворотясь ото всех и незаметно вытирая глаза кружевным платком.

– К чему же, миленькая, эти слёзы? – прошептала ласково Полина Евсеевна, погладив её по голове, – разве ты не хочешь замуж за Филарета Львовича?

– Ах, тетушка, неужто со мной такое счастье, – приговаривала барышня, сквозь слёзы и заливаясь румянцем.

– Анечка наша, невеста теперь! – заохала вдруг старая няня, – ты уж гляди дружок, – погрозила она учителю, – не обижай нашу молодушку, она с младенчества, как цветок росла, ни обид, ни унижений не знала, а нынче вот повенчается, и уж вступиться за неё некому станет.

– Что ты говоришь, Дарьюшка, – возразила ей Смыковская, – Филарет Львович любит нашу Анечку, он сам мне, матери её, в том признался, открыл своё сердце и я ему верю.

Между тем, Антон Андреевич, смотрел на учителя всё ещё с недоверием, что-то тревожило его, не давало покоя, но что именно, разобрать он не мог. Взгляд Филарета Львовича казался ему безразличным, сгорающего от счастливого предсвадебного томления, он почти не смотрел в сторону Анны Антоновны, постоянно размышлял о чем-то тяжело и имел слишком мрачный вид.

«Остановить ход событий, скорее всего уже невозможно, – размышлял Смыковский, – Своим вмешательством сейчас, я огорчу Анну, оно излишне и губительно скажется на ней. Единственное, что подвластно мне – это продление подготовки к обручению».

– Я полагаю, – произнёс Антон Андреевич, – что должно провести венчание сразу после Рождества, как вам представляется Филарет Львович, прав ли я?

– После Рождества? – повторил учитель, – Что ж, время подходящее, я не сторонник торопливых действий в важных делах.

– Не велика ли отсрочка, Антон? – засмеявшись лукаво, спросила Смыковская, – ещё до нового года возможно было бы всё устроить.

– Устроить нужно лучшим образом, – твёрдо сказал Антон Андреевич, – всё же лучше будет после Рождества. Ведь ты не в обиде на меня, Анечка, что чуть дольше в невестах пробудешь?

– Как можно папенька, я нынче так счастлива, что и обидеться то не умею, – не скрывая более радости своей, отвечала барышня.

Доктор Клюквин тем временем, незаметно приблизился к учителю.

– А вы, друг мой, я вижу, обрадованы венчанию менее всех прочих, – заметил он язвительно.

– Нет, отчего же, – нашёлся Филарет Львович, – я уже тому хотя бы рад, что за Анной Антоновной приданое не скудное следует, и мне теперь не придётся покидать сего дома, после окончания года учёбы молодой барышни.

– Однако и жалованья вам, как родственной душе, платить теперь не станут, – усмехнулся Павел Николаевич и отошел в сторону.

Филарет Львович взглянул ему во след, и промолчал, сжав кулаки. Как хотелось ему в то мгновение, броситься на ненавистного доктора, исколотить его до смерти и обругать ещё всякими непристойными словами, но это было невозможно, ни теперь, ни после.

Желая вновь привлечь внимание к себе, Анфиса Афанасьевна торжественно развернула икону, что держала в руках и скрывала прежде шалью, образом ко всем.

– Подойдите же сюда, Филарет Львович, Анечка, – провозгласила она.

Учитель и Анна Антоновна, последовали ее велению.

– Теперь извольте встать на колени, я благословлю вас материнским словом, как обычай требует, и пожелаю вашей любви долгого жития. Вот этим же старым образом и нам с Антоном Андреевичем благословление передали. Помнишь ли Антон?

– Как не помнить, – отозвался Смыковский.

– А теперь, когда всё решено и печалиться нам причины нет, – Анфиса Афанасьевна хитро взглянула на учителя, – не угодно ли вам, господа, столь радостное событие отметить чаепитием?

Предложение приняли все и с охотою. Покуда проворная Катя, расставляла на столе всё самое вкусное, что было в доме, Смыковская, выбрав нужное мгновение, подкралась к Филарету Львовичу.

– Надеюсь, вы смогли понять, что я приняла ваши условия и подчинилась им? – спросила она тихо.

– Я верил в ваше благоразумие, и ещё более того, в ваш точный расчет того, что выгодно вам, а что совсем не уместно.

– Решиться на это мне было не просто, и всё же, я исполню обещанное и более не стану отвергать вас, теперь же прошу только об одном, отложим наши тайные встречи ещё на несколько дней.

– Но отчего же так? Вы применяете новую хитрость!?

Учитель взглянул на Анфису Афанасьевну так, слово опять был готов обнародовать письмо. Смыковская хорошо поняла это и поспешила разубедить его.

– Я не затеваю ни хитрости, ни уловок, и объясняется всё просто. Антон Андреевич почти здоров, и доктор вероятно уже больше не понадобится ему, а это значит, что господин Клюквин, оставит в скорости наш дом, и вот когда это случится, мы сможем видеться, хоть всякий день, и безо всякого риска. Так вы уступите мне немного времени? Да или нет?

– Да. Уступлю, пожалуй. Хотя я всё бы отдал, что бы именно господин доктор узнал о встречах наших, и о том, что вы отныне не принадлежите ему.

– Оставьте, это важности не имеет. Отправимся лучше пить чай, пока уединение наше не стало заметным.

Чаепитие было веселым, шумным и окончилось далеко за полночь.