Причем я был студентом, он был человеком со степенями. И только по прошествии многих лет, даже десятилетий понимаешь, какое это удивительное счастье – иметь возможность вести разговор (не соглашаться, возражать, слышать ответные аргументы) с человеком, который, во-первых, бесконечно эрудированнее тебя, во-вторых, который как раз мечтал о том, чтобы мы внутри нашей Церкви могли позволить себе роскошь такого общения. Не монолитного, «скрепного», как сейчас выражаются, единомыслия, а дискуссии.
И одна из таких дискуссий была посвящена традиции. Уже потом я стал понимать, что отец Георгий абсолютно справедливо и правильно напоминал нам горькие слова Владимира Сергеевича Соловьёва о том, что на этот соблазн обожествления традиции или подмены традицией общения со Христом клюнул именно православный. Это наша болевая точка, это наше слабое место. У других конфессий другие слабые места, но это – наша «ахиллесова пята». При этом в традиции есть некая глубина. И в наше время, когда всё нивелируется, упрощается и становится плоским и однозначным, культура потребления нивелирует и упрощает все смыслы и сводит их до самых примитивных, в этом – огромный миссионерский потенциал для нашей Церкви.
Я расскажу одну историю, которая, наверное, является хорошей иллюстрацией. У меня есть сестра; ей было пять лет, когда она взяла в руки тексты. Это были два молитвослова: на русском и на славянском. (До этого мы читали с ней «Хроники Нарнии».) Оба молитвослова маленькие, оба легкие, крупные буквы. Как вы думаете, что взял ребенок? Славянский. Потом она закончила филфак, сейчас защищается. Это аргумент на уровне «то, что нравится детям». Но, как замечательно говорил отец Александр Шмеман, касаясь темы иконопочитания, почему этот аргумент (в полемике с протестантами) был одним из самых сильных для него в наших храмах? Потому что детям нравится. Значит, есть своя правда в том, что в церковнославянизмах, в этих невообразимо сложных конструкциях, иногда непонятных даже тем, кто их создавал, есть своя глубина. Проблема в другом: что с этой глубиной делать, какое место ей найти?
Вот здесь отец Георгий сыграл, мне кажется, огромную роль, указывая на то, что всему должно быть свое место и мера; что ни обряд, ни традиция не должны подменять общение с Богом. С другой стороны, общение с Богом возможно и внутри традиции. Но тогда ее надо понимать; тогда человек, который в ней находится, должен понимать и эту глубину, и современный язык, и уметь строить мосты и приводить людей. И приводить их не через отторжение: «Вот мы тут такие продвинутые и настоящие, общающиеся с Богом, а эти замшелые монахи сидят в монастыре, что-то обожествили и вокруг этого бегают». Нет. Потому что и отец Александр Мень вырастал из очень серьезной именно аскетической традиции, из эпохи тяжелых гонений, в которых непоминающие сохраняли очень строгий устав. И это не помешало ему быть понятным и близким миллионам людей, может быть, десяткам миллионов. И отец Георгий тоже, как уже потом начинаешь понимать, черпал многое из традиции, но только из IV, III, II века – из более древних пластов.
И мне кажется очень важным издание его текстов. Потому что, во-первых, это удивительная интонация разговора. Не навязывания, не пафоса, не вдалбливания, не попытки подменить своим мнением весь спектр возможных суждений. Это именно разговор, это беседа.
Человек делится мнением; но за этим мнением есть очень серьезные аргументы. Нам очень не хватает этой интонации разговора, простого человеческого диалога. А этого ждет от нас, мне кажется, мир. Наше российское общество ждет от Церкви, что мы будем по-человечески просто говорить, делиться своими переживаниями. Этого нет почти в наши дни.
И второй очень важный момент – то, что отец Георгий актуализирует вот эти древние пласты Предания. Он вводит понятие сложности, он эту сложность являет: сложность христианства, сложность православия, сложность Евангелия, сложность суждений Спасителя. Разные интерпретации. Это крайне важно в наше время, когда человеку кажется, что всё очень просто: несколько ключевых фраз изложили, упростили – и понятно. В это сейчас вырождается русское православие – в набор фраз, тех самых «нашистских», о которых шла речь, или каких-то иных, это не суть важно. Они могут, кстати, быть такими «обновляющими», миссионерскими, но это будет некий набор, некий стандарт, за рамки которого выйти нельзя. Отец Георгий дает нам удивительную возможность увидеть сложность, полифоническое звучание христианства. Причем и западного его крыла и восточного, и древних и современных текстов. Вот в этом, мне кажется, векторе, обращенном к высокой европейской культуре, тоже огромное значение текстов отца Георгия.
Петр Дмитриевский
Христианин «несмотря на»
Подумал и понял, что особое уважение и даже любовь сейчас у меня вызывают христиане, которые «несмотря на всё вот это…» Не христиане «потому что», а христиане «несмотря на».