Пост-капитан

Сим уведомляю вас, что я прибыл в Портсмут на день раньше, чем рассчитывал; испрашиваю позволения не являться на борт до вечера и надеюсь, что вы доставите мне удовольствие отобедать со мной.

Остаюсь, дорогой сэр,

ваш преданный покорный слуга,

Стивен Мэтьюрин.»

Он сложил записку, надписал «Капитану Обри, шлюп его величества «Поликрест», запечатал и позвонил в колокольчик.

— Вы знаете, где стоит «Поликрест»? — спросил он.

— О да, сэр, — сказал слуга с понимающей улыбкой. — Он сейчас принимает пушки в арсенале, и уж было с ним веселья в прошлый прилив.

— В таком случае, будьте добры, доставьте вот эту записку на борт судна немедленно. А эти письма следует передать на почту.

Он снова сел за стол и, открыв свой дневник, стал писать:

«Я подписался его преданным слугой — да, именно преданность привела меня сюда, без сомнения. Даже холодному, самодостаточному человеку необходим такого рода взаимообмен, если он не хочет превратиться в неодушевлённое тело: натурфилософия, музыка, мысли уже умерших людей — всего этого недостаточно. Мне хочется думать, и я на самом деле так думаю, что Дж.О. тоже ко мне привязан — настолько, насколько это сообразно его легкомысленной, общительной натуре; моя же привязанность к нему мне известна — я помню, как огорчили меня его несчастья; но как долго эта привязанность сможет выстоять против ежедневного безмолвного противостояния? Его расположение ко мне не удержит его от преследования Дианы. А чего он не хочет видеть — того не видит. Я не предполагаю сознательное лицемерие, просто «quod volunt credere»[73] подходит ему как никому на свете. Что же до неё — тут я теряюсь: сама любезность, а следом отвращение, как к врагу. Как будто, играя с Дж.О., она запуталась сама. (К тому же — оставит ли она свои амбиции? Нет, конечно. А он ещё менее подходит для брака, чем я. Ещё менее оправданный приз. Может быть, это порочные наклонности? Дж.О., хотя по моим меркам и не Адонис, недурно выглядит, чего не скажешь обо мне). Как будто этот его смехотворный рассказ о моём богатстве, пропущенный через пустую голову миссис Уильямс и обретший благодаря её убеждению силу в этой пустоте, превратил меня из союзника, друга, даже сообщника — в противника. Это как если бы… о, тысячи диких возможностей. Я теряюсь, и мне не по себе. Но всё же я думаю, что могу излечиться — это всего лишь лихорадка крови, её охладит лауданум, её охладит расстояние, и то же сделают труды и боевые действия. Чего я действительно боюсь — это противоположного разжигающего воздействия ревности: я никогда не испытывал ревности прежде, и хотя всё знание мира, весь опыт, литература, история, житейские наблюдения твердили мне о её силе, я не имел ни малейшего представления о её истинной природе. Gnosce te ipsum[74] — мои грёзы ужасают меня. Сегодня утром, когда я шагал рядом с экипажем, с трудом взбиравшимся на холм Портс Даун, и добрался до вершины — вся Портсмутская гавань вдруг раскинулась передо мной, а также Госпорт, Спитхед; а там блистала, наверное, половина ла-маншского флота — мощная эскадра уходила за Хэзлар в кильватерной колонне, поставив все лисели — и я неожиданно ощутил тоску по морю. В нём великая чистота. Порою всё, что находится на суше, кажется мне неискренним, мрачным и убогим; хотя, конечно же, убожества хватает и на военных кораблях.

Не знаю точно, в какой степени Дж.О. злоупотребил жадным легковерием миссис Уильямс — должно быть, в немалой, судя по тому, как угодливо она меня встретила. Это возымело любопытный эффект: Дж.О. почти на столько же поднялся в её глазах, как и я. Она не имела бы ничего против него, если бы не его долги. И уж конечно, Софи тоже. Я всё же уверен, что это милое дитя так твёрдо в принципах, которым её научили, что предпочтёт остаться старой девой, нежели ослушаться мать — выйти замуж без её дозволения. Никакой Гретны Грин[75]. Она милое и доброе дитя, и одно из тех редких созданий, в ком принципы не истребили весёлости нрава. Сейчас, разумеется, не время для бурной радости, но я хорошо помню, как много раз замечал в Мейпс её спокойное, сдержанное веселье. Это такая редкость в женщине (включая Диану — разве что она ценит остроумие и время от времени способна сама сказать остроту) — они обычно так торжественны, словно совы, и в то же время подвержены приступам шумного веселья. Как глубоко я буду сожалеть, даже более чем сожалеть, если она привыкнет быть несчастной: и уже заметны первые признаки этого. Черты её лица меняются».

Он встал и выглянул в окно. Было ясное морозное утро, и убогий город выглядел не так мерзко, как обычно. Офицеры входили в особняк командира порта, что находился прямо напротив гостиницы, и выходили из него; на тротуаре теснились мундиры, синие и красные, офицерские жены, направлявшиеся в церковь в прелестных манто — тут и там мелькали подбитые мехом накидки; чисто отмытые дети с воскресными лицами.

— Вас хочет видеть какой-то джентльмен, сэр, — сказал официант. — Лейтенант.

— Лейтенант? — переспросил Стивен и добавил после паузы:

— Пригласите его подняться.