Пост-капитан

— Так-так-так, — сказал Джек. По представлениям военного флота расчёт восемнадцатифунтовки из девяти человек, не считая «порохового мальчика», не считался чрезмерным, равно как и расчёт из семи человек плюс мальчик для двенадцатифунтовой: сто двадцать четыре человека для ведения огня с одного борта, сто двадцать четыре хорошо кормленных говядиной и свининой англичан; и ещё сотня для работы с парусами, манёвров, отражения абордажников, стрельбы из мушкетов и орудий другого борта при необходимости. Он поглядел на ласкаров[44], сидящих на корточках вокруг кучи какого-то своего хлама, работавших под приглядом серанга[45] в тюрбане; может, они и были в своём роде неплохими матросами, но очень уж они тощие, и он никак не мог представить себе, как пять или шесть ласкаров выкатывают двухтонную пушку при крутой волне Атлантики. Это впечатление слабости ещё усугублялось тем, что большинство из них мёрзло; немногие матросы-европейцы ходили в рубахах, тогда как ласкары надели бушлаты, и сквозь смуглый цвет их кожи явственно проступал синеватый оттенок.

— Так-так-так, — повторил Джек. Сверх того ему ничего не хотелось говорить, поскольку его мнение о «Лорде Нельсоне» уже вполне оформилось, и высказывание означенного мнения принесло бы только огорчение — Пуллингс, конечно, ощущал себя частью этого корабля. Молодой человек, разумеется, не мог не видеть, что капитану Споттисвуду не хватает авторитета, и что «Лорд Нельсон» плавает, как бревно, что возле мыса Трафальгар он дважды не смог повернуть оверштаг, и в итоге пришлось поворачивать через фордевинд, но нет нужды облекать всё это в слова. Джек огляделся в поисках чего-нибудь, что он мог бы похвалить, не слишком кривя душой. В глаза ему ударил медный блеск ствола носовой пушки левого борта, и он похвалил её.

— Блестит как золото, — сказал он.

— Да, — сказал Пуллингс. — Они её добровольно драят, приговаривая «пуджа, пуджа». Как мы отошли от островов, и ещё раз, когда дошли до Мыса, они навешивали на дуло венок из бархатцев. Они произносят, обращаясь к ней, какие-то молитвы, бедняги, потому что думают, что пушка напоминает… ну, сэр, не думаю, что мне хочется называть то, что, по их мнению, она напоминает. Но, сэр, корабль довольно-таки сухой, и очень просторный — правда просторный, как корабль первого ранга. У меня потрясающая просторная каюта, моя личная. Вы не окажете мне честь, сэр, пройти со мной вниз и выпить стакан арака?

— О, ничто не доставит мне большего удовольствия, — сказал Джек. Разместившись с некоторыми предосторожностями на рундуке в потрясающе просторной каюте, он спросил:

— Как это тебя занесло сюда, Пуллингс, при всех твоих заслугах?

— Ну, сэр, никаких надежд на корабль, и утверждения в чине тоже ждать не приходилось. «Нету у нас белых лацканов для тебя, старина Пуллингс, — сказали мне. — У нас таких, как ты, слишком много, и все сидят на половинном».

— Это просто позор, — вскричал Джек, который видел Пуллингса в деле и твёрдо знал, что таких, как Пуллингс, в Королевском флоте не было и просто не могло быть слишком много.

— Так я попробовал снова в мичманы, но все мои прежние капитаны сами сидели без кораблей; а если даже и у кого он и был, как у достопочтенного Беркли, так не было вакансий. Я взял ваше письмо к капитану Сеймуру — «Аметист» стоял на переоснастке в Хэмоазе. Старый Коззенс подвез меня до самого Визеса. Капитан Сеймур принял меня очень вежливо, когда я сказал, что я от вас, очень учтиво: никакой там чопорности, никакого чванства. Да только он поскрёб в затылке и обругал свой парик, когда вскрыл письмо и прочёл его. Он сказал, что благословил бы тот день, когда смог бы оказать вам услугу, сэр, да ещё с такой выгодой для себя — самая любезная вещь, какую я когда-либо слышал, и так хорошо сказано — но это не в его власти. Он даже сам отвёл меня в констапельскую[46] и в мичманскую берлогу, чтобы показать, что он не может взять ещё одного молодого джентльмена к себе на квартердек. Он так переживал, что я ему не поверю — хотя я ему поверил сразу, как только он рот открыл — что предложил мне пересчитать их рундуки. А потом он меня угостил таким сногсшибательным обедом в его собственной каюте — только он и я, и я в том нуждался, сэр, потому что последние двадцать миль прошёл пешком; а после пудинга мы обсудили то ваше дело, с «Софи» — он знал всё, кроме разве того, как повернул ветер, и заставил меня рассказать во всех подробностях, где я находился с первого выстрела до последнего. А потом говорит: «Лопни мои глаза, я не могу позволить офицеру капитана Обри гнить на берегу, не попробовав употребить то скромное влияние, которое имею», — и написал для меня письма, одно мистеру Адамсу в Адмиралтейство, а другое мистеру Боулзу, он большой человек в Ост-Индской компании.

— Мистер Боулз женат на его сестре, — заметил Джек.