Послушай, это Жизнь

Софи всегда говорила мне, что любовь способна на два чуда: подарить жизнь и отнять ее. Больше чудес не бывает, все остальное – совокупность закономерностей и неизбежных случайностей, результат наших действий, решений и главное – наших ошибок. Она свято верила, что несчастная любовь убивает вернее пули в висок. Я не верил.

А что, если она была права?

Я был в бешенстве, я чувствовал, что ответ близок, что где-то кроется тайна, и эта тайна пьянила меня, но я не знал, за что хвататься и куда бежать.

Я глянул, было, на папку: она-то уж точно все знает, но не смог – мне нужен был человек. Живой, мыслящий, способный говорить. Иначе я сойду с ума.

Я схватился за телефон. Но кому звонить? В три-то часа ночи? Да и кому я могу позвонить? Сергею? Сказать: «Привет, а ты знаешь, что Софи была влюблена в другого, даже когда собиралась за тебя замуж? И, как мне кажется, именно это ее убило?» Бред, я не настолько жесток.

Мне нужен был Димка. Димка – мой лучший друг, и, оглядываясь назад, я понимаю, что единственный. Впрочем, если ты можешь сказать, что у тебя есть настоящий друг, один, но проверенный, тот, что не предаст и не бросит, тот, что не помнит обид и драк, когда нужно прилететь среди ночи и напиться вместе с тобой, – ты богат. У тебя есть брат не по крови, но по духу.

У меня был Димка. И, конечно, Димка уже спал или еще спал… не важно… И поэтому я узнал все, что он обо мне думает, куда именно мне нужно идти и что именно он бы сделал с тем, кто придумал телефон, если бы коварный изобретатель не успел спрятаться от него на том свете.

Когда он замолчал, я предложил ему приехать ко мне прямо сейчас, на что услышал встречное предложение вызвать такси и отправиться в дурку, тоже прямо сейчас, впрочем, он даже оказался любезен и заметил, что может по такому поводу вызвать для меня неотложку. Я ему сказал, что он не прав, а он ответил, что я идиот, если думаю, что он вот так вот просто вылезет из-под теплого одеяла и приедет ко мне, тем более, что под одеялом у него спит Аня, еще более теплая, и, поскольку у меня ничего не случилось, он не позволит мне разрушить его почти семейную идиллию как минимум до десяти утра. И пригласил меня на утренний кофе с гренками. Я согласился – Аня чудесно готовит.

В чем-то он, бесспорно, был прав. У меня действительно ничего не случилось, Анька бы убила меня с утра, если бы я вытащил Димона из дома посреди ночи без крайней нужды, а Софи может и подождать до утра. Я даже лег и попытался уснуть. Не скажу, что мне это совсем не удалось, в принципе, я уснул, только как-то рывками. Я просыпался каждые полчаса, а потом снова проваливался в полусон, продолжая слышать тихий шорох плавающей стрелки. Кто сказал, что современные часы бесшумны? Идиот.

Мой сон был похож на бред больного, если не сказать сумасшедшего. Иногда мне снилась девочка с голубыми холодными глазами – она металась в постели, время от времени засыпая на пару минут, а потом резко вскакивая от кошмаров. А рядом сидела Софи. Просто сидела и смотрела, как девочка мучается, и ничего не делала. Плакала.

Около семи я понял, что больше не могу. Этот сон был хуже бодрствования. Зло покрывая благим матом все на свете, спотыкаясь на каждом шагу, я вышел на кухню.

Я и сам знаю, что ничто не убивает так быстро, как кофе и сигарета с утра на пустой желудок, но все-таки.

Снег перестал. Глупый фонарь стал еще более одиноким, и у меня появилось желание его просто разбить – добить, чтоб не мучился. Может, меня тем утром тоже стоило добить. Но никого не было рядом.

Я не знаю, откуда во мне взялось столько злости, и, что пугало меня еще больше, я не понимал ее вектора. Она была всепоглощающей. Меня словно охватила тупая страсть разрушения, и сдерживало только одно: я знал, что не прав от начала до конца. Просто не прав.

Я прошатался по квартире в таком состоянии, хватаясь то за книги, то за голову, включая телевизор и музыку, а потом выключая, и даже «косынка» не спасала меня.

В конце концов у меня не выдержали нервы. Я оделся и вышел на улицу. Было около девяти, и я уже смело мог отправляться к Димке, тем более, что я не решился сесть за руль в таком состоянии.

Я сел в ядовито-желтую маршрутку и даже не мог представить, что может быть хуже, чем этот ядовитый цвет, выжигающий глаза, особенно на фоне серо-белого города, покрытого инеем и тонким первым снегом. Но, странное дело, глядя на мир из пассажирского окна еле ползущей маршрутки, я стал словно отстраненным наблюдателем за своей жизнью. Город медленно скользил за окном, глядя на меня плотно зашторенными окнами домов, пустыми улицами и белесыми деревьями вдоль дорог, со мной ехали еще несколько человек, такие же задумчивые, потерявшие себя в этом бесцветном полотне.