Последний сын графа

Он оборвал себя и поднялся, – проходя мимо, Гюнтер остановился чтоб попрощаться. Они обнялись, крепко похлопав друг друга по спинам. Чисто на публику, – словно ничего не произошло. Я и Кошечка ласково улыбнулись друг другу, пожелав приятного вечера.

Публика окончательно утратила к нам интерес.

– Забавно, – сказала я. – Тут все сплошь – неверные мужья. Я не верю, что это – клуб Благородных Холостяков. Но все так зыркают, словно ты единственный отщепенец.

– Я единственный, кто пришел с девушкой, которая богаче меня, – сказал Себастьян, крутя перед собой на подставке бокал шампанского. – Мне не дает покоя один вопрос… Ты вышла без объяснений, увидев, как я болтаю с Маритой. Вышла и съехала, ни слова мне не сказав. А сейчас ты спокойна и пьешь шампанское.

– Я до последнего надеялась, эта тварь врет… Спасибо, что поддержал меня в этой мысли!

Себастьян мрачно закусил щеку изнутри.

– Так что случилось в Париже? Между нами ничего не изменится, ты имела право, ведь ты ушла… и ты знаешь, что я тут делал. Но я хочу знать, что там было. Почему ты решила вернуться ко мне?

Я закатила глаза. Разумеется, он тоже следил за мной через Инстаграм. Девчонки снимали все. И Эйфелеву башню, и магазинчики, и молодых французов. И я старалась держать лицо… с распятой на нем улыбкой.

– Ничего там не было, вот почему! Черт, Себастьян, я уехала, потому что была разбита. Ты говорил мне, что слишком старый, чтобы любить, но я все равно надеялась… И черт, я уже задралась твердить это, словно попугай, но когда я решила, ты любишь Мариту, у меня внутри все оборвалось. Мне хотелось умереть, а не трахаться! Вот почему я к тебе вернулась! Я люблю тебя! Никто другой мне не нужен! Мне вовсе не обязательно с кем-то трахаться, чтоб это понять!

– Ви!.. – перебил он.

– Нет, уж, хотел услышать, так слушай. У меня было три партнера до тебя и мне со всеми было чудесно. Я так устроена, мне нравится секс… Но с тобой это запредельно. В Париже я даже смотреть не могла на других парней. Все вспоминала, как это было у нас с тобой.

– Я… – он так и не нашел, что сказать и махнул рукой. – Продолжай.

– Сперва я думала, что это все моя беременность и окситоцин. Что дело не в тебе, а в гормонах, но подруги Лизель смеялись надо мною до слез. Ты знал, что многие женщины, вообще, очень плохо переносят беременность?.. Даже сексом заниматься не могут, болеют, отекают и все время блюют?..

– Я догадывался, – сообщил Себастьян.

– А я не догадывалась! Серьезно! Я никогда не обсуждала это с другими женщинами, потому что было тупо не интересно обсуждать хоть что-то с другими женщинами. Когда я была беременна, у меня даже токсикоза не было. Только эйфория без конца. Достаточно было подумать, что я ношу в себе частичку тебя, меня накрывало окситоциновыми волнами… И даже теперь, когда я беру Рича на руки, меня разрывает на части от любви к нему и к тебе… Я не могу без тебя. И еще больше: я без тебя просто не хочу! – я опустила голову и понизив голос, забормотала. – Когда ты мне сказал то самое, что я чувствовала… про твое счастье за девять месяцев… я думала, я просто умру от счастья… Я была идиоткой, когда решила, что ты влюблен в нее. И еще большей дурой, когда сорвалась в ночи и сбежала, ничего не спросив…

Нас перебила официантка, которая подошла подлить нам еще шампанского, и Себастьян, не выпуская моей руки, быстро и четко продиктовал что-то из еды. Девушка уточнила, – кажется, все продолжалось вечность, – и, наконец, отошла.

Не поднимая глаз, Себастьян продолжал массировать мою ладонь большим пальцем.

– Ты точно вся в свою бабушку. Даже говоришь, как она.

– Лизель постоянно старались рассорить с Мартином. Говорили гадости за его спиной, намекали, что он изменяет, что он с другой… Даже фотографии присылали. Но она никогда не шла на поводу у всех этих информаторов. Она говорила, что знает: Мартин любит ее. И пока он любит ее, все остальное она проигнорирует и переживет. И Лиззи была права. Да, у него случались другие женщины, когда она выходила замуж, но любимая была лишь она одна… Как и я для тебя, ведь правда?

У Себастьяна слегка покраснели веки, и он глубоко вздохнул. Он был любимцем Мартина, практически его сыном. И он грустил по нему гораздо сильнее, чем был готов признать.

– Правда.

Я тоже вздохнула, переводя дыхание.

– Лизель сегодня сказала, что кто-то увидит нас и обязательно что-то скажет. Сказала, что я с тобой счастлива настолько заметно, что это сразу начинает бесить. И вот, пожалуйста! Как в воду глядела!.. Хорошо еще, что девка Гюнтера не знала подробностей и я смогла убедительно возразить.

– Чужое счастье невыносимо, – ответил он.

– Ага! Эта тварь прям цену моего счастья гуглила, а не камень, – сказала я и заулыбалась. – Двести тысяч, как с кустика. Это ж десять кобыл!

– Шесть, – поправил Себастьян, улыбнувшись. – Как ты занимаешься хозяйственными поставками, если не умеешь считать?

– Вот так вот!

Я взяла телефон, подсчитала и показала ему. Шесть целых, шесть десятых и еще шесть-шесть-шесть прямо до бесконечности. На нашем языке «сэкс».

– Хорошее число, мне нравится.