Последний полет орла

На его лиловом боку скрючились девять жадноротых червей, разбухая на глазах. Когда они, наконец, отвалились, Пауэлл перевязал пациента чистой тканью, стянув кровоточащий бок, и воспользовался предложением Магдалены. Но едва он улегся, как явился доктор Хьюм – шумный жизнерадостный шотландец, личный хирург герцога Веллингтона. Его визит продлился не больше десяти минут: доктор спешил в Брюссель; Магдалена так и не узнала от него ничего положительного о состоянии Уильяма и была раздосадована его неуместной веселостью.

– Возможно, нам обоим повезло, – сказал Уильям, слегка сжав ее руку.

Она посмотрела на него, ожидая объяснений.

– Даже если я полностью поправлюсь, я ни за что не вернусь на службу. Никто не заставит меня это сделать, мы будем спокойно жить дома до конца своих дней.

О да! Увиденного из окна кареты хватило, чтобы постичь весь ужас творившегося на поле боя. Раньше, даже в Антверпене, когда был слышен грохот канонады, «сражение» представлялось Магдалене величественно красивым, как на картинках из книжек: рыцари скачут на лошадях, солдаты палят из ружей, знамена развеваются… Кровь, боль, страшные увечья – всё это не приходило ей в голову, но отныне, наученная опытом, она не сможет думать о войне иначе. Разве получится у нее теперь целый день высидеть в комнате в ожидании письма от Уильяма, зная, что он в любую минуту может упасть, истекая кровью, с рассеченной головой, выбитым глазом, раздробленной рукой или ногой? Нет, нет, нет, даже герцог Веллингтон, навестив полковника де Ланси, сказал ему, что не хотел бы побывать в другом сражении – смотреть, как храбрецы калечат и убивают друг друга, – а уж они с Уильямом ни за что больше не пройдут через это испытание. С него хватит. Пусть лучше отец приобщит его к геологии и химии. А может, он захочет заниматься хозяйством. Деревенская скука предпочтительнее «бурления жизни» на грани со смертью.

Как назло, к Уильяму продолжали приходить товарищи, беспокоя излишне бодрыми голосами, напускным оптимизмом и в особенности рассказами о разных случаях во время сражения. Уильям не принимал участия в общем разговоре, его не интересовали новости о продвижении армии, и Магдалена наконец научилась выпроваживать гостей, не боясь показаться невежливой. Вдвоем им было хорошо, тихо, покойно – даже несмотря на бесконечное движение по дороге и мельтешение людей за окнами. Они молчали или разговаривали друг с другом о всяких пустяках. Наедине с женой Уильям делался оживлен, говорил, что пиявки подействовали, он идет на поправку, пытался встать, уверял, что у него ничего не болит, хотя легкое покашливание время от времени заставляло его морщиться от боли в груди и в боку. Магдалена не знала, что и думать: ей очень хотелось верить в его слова, но над головою надежды висел на тоненькой нити тяжелый меч сомнения – а вдруг это лишь какой-нибудь новый симптом непоправимого?

Уильям почти ничего не ел, и Магдалена рядом с ним тоже забывала о еде, пока Эмма не приносила ей похлебку в глиняной миске. Отлучиться от очага во дворе было нельзя даже на минуту, иначе кто-нибудь прихватит с собой то, что на нём готовится.

– Бедная Эмма, как нехорошо мы поступили с тобой! – сказал ей Уильям, когда она напоила его свежим чаем с молоком. – Обещали вояж за границу, столичное житье, а заставили жить, как последнюю крестьянку.

Девушка смутилась, пряча грязные руки под передник.

– Вы всё шутите, сударь… И это хорошо! – тотчас перебила она сама себя. – Если уж на то пошло, я даже рада, что побывала здесь. Правда-правда! Теперь-то, как в Лондон вернемся, я уж не стану думать, какая я бедная-разнесчастная – рано вставать, варить кофе на кухне, постели убирать… Посмотришь, как люди-то живут, – мне, выходит, счастье выпало.

В ночь на четверг Магдалена спала на своем стуле как убитая – усталость взяла свое, а утром Уильяму стало хуже. Пауэлл привел с собой хирурга, Стивена Вулрича, и тот нахмурился, разглядывая кровь в чашке. Делать Уильяму кровопускание стало задачей не из легких: вены на левой руке и ноге уже покрылись порезами, а к правой было не подобраться. Магдалена суетилась вокруг него, помогая доктору, когда к ним заглянул на минутку генерал Дандас. «Простите, я, кажется, не вовремя? Я зайду позже». Едва он ушел, как Магдалена вспомнила, что собиралась просить кого-нибудь привезти ей нужные вещи. Она выглянула в окно, генерал еще стоял у двери, разговаривая с какими-то господами. Это был высокий, прямой как палка старик с поблекшими голубыми глазами, седой как лунь; ему уже стукнуло восемьдесят, но он приходился Уильяму кузеном, поскольку восемь лет назад женился на его двоюродной сестре Шарлотте. Магдалене было очень неловко досаждать ему своими просьбами, но у нее не оставалось выбора. Она поскорее вышла и поздоровалась. Мужчины сняли шляпы; Магдалена узнала лорда Гамильтона, остальные были ей не знакомы.

– Простите, ради Бога, сэр Дэвид, – обратилась она к генералу, – нельзя ли раздобыть мне одеяло?

– Бог мой, у нее нет одеяла! – воскликнули все разом.