Последний полет орла

Оба генерала были давними товарищами и уважали друг друга; мы не скрывали от генерала Жерара своих истинных чувств. Он иногда журил меня за то, что я ношу свой крест Почетного легиона вместе с цветком лилии, но потом перестал, видя мое упорство. Ему было достаточно того, что мы сражались под трехцветным знаменем. Но вот во все армейские корпуса разослали Дополнительный акт к конституциям Империи, каждый офицер должен был подписаться за него или против. Вы читали этот документ? Французов призывали навсегда отречься от Бурбонов. Вот это всё изменило. Генерал де Бурмон сказал мне, что отныне оставаться в армии значило бы предать короля; он подписался против. Я поступил так же, но отговаривал его, как мог, от решения пойти к генералу Жерару и отказаться от командования. Я был уверен, что мы тем самым поставим в трудное положение самого генерала Жерара, которому придется нас арестовать или навлечь на себя гнев императора. Но он пошел всё равно. Не знаю, о чём они говорили, но когда он вернулся, то заявил мне, что едет к королю в Гент. Мне ничего не оставалось, как ехать с ним, мы оба это понимали.

Генерал де Бурмон вызвал к себе генерала Юло, командовавшего первой бригадой, чтобы я сдал ему штабные дела. Мы втроем проговорили всю ночь. Это было еще до сражения при Линьи. Граф де Бурмон говорил, что одержанные нами успехи приведут к установлению во Франции кровавого деспотизма, который погубит наше отечество, он не хотел этому способствовать. А генерал Юло отвечал ему, что понимает его чувства, однако видит свой долг в ином – остаться с доверенными ему людьми. Еще он сказал, что, возможно, один из нас заблуждается, но без злого умысла.

Мы уехали еще до рассвета. Когда показались прусские аванпосты, генерал де Бурмон отпустил конвой, и с нами остались только четыре офицера, которые тоже отказались подписаться под Дополнительным актом. Мы поклялись друг другу не говорить пруссакам ни слова о том, что касается французской армии…

Клуэ допил свой стакан залпом и перелил в него остатки вина из стоявшей рядом бутылки. У Альфреда вдруг пересохло во рту, он сделал большой глоток из своей кружки.

– Нас больше двенадцати часов перегоняли с поста на пост до самой главной квартиры Блюхера, – снова заговорил полковник. – Пруссаки решили, что мы хотим перебежать на их сторону. Что я! Израненный под Лютценом и Денневицем!.. Я знал, что это будет тяжело. Желаю вам никогда не испытать ничего подобного – стоять посреди врагов и… Они никак не могли взять в толк, что мы просим всего лишь пропустить нас через их линии, чтобы примкнуть к нашему королю. Блюхер не пожелал разговаривать с генералом де Бурмоном. Ему указали, что генерал носит белую кокарду, он раскричался: «Какое мне дело до кокарды! Фетюк всегда фетюк!» Я рад, что его тогда разбили.

– Генерал Жерар был тяжело ранен при Вавре, – брякнул Альфред.

Лицо полковника искривилось, как от боли.

– Ранен? Вы точно знаете?

– Я видел в бюллетене… Пулей в грудь навылет…

Клуэ встал и, не простившись, пошел к выходу.

Глава двадцать вторая. Агония надежды

Что это?! Все фуры, проехавшие мимо окон за последние два часа, теперь возвращались обратно! Лошадей пустили рысью, солдаты бежали рядом… Неужто это правда – французы снова наступают? Вчера говорили, что они в девяти милях отсюда…

– Что там случилось, Магдалена?

Боже мой, что станется с Уильямом? Он двух шагов сделать не может!

– Я сейчас узнаю!

Джозеф вышел на улицу, а Магдалена нарочно высунулась в окно, чтобы в него никто не мог заглянуть и увидеть Уильяма. Тра-та-та-та, топ-топ-топ, тра-та-та-та… Вернулся Джозеф: ложная тревога! Просто часть обоза отправили не той дорогой, теперь приходится догонять своих.

Солнце стояло высоко, был девятый час утра. За Джеймсом Пауэллом уже послали (один крестьянин, ехавший на телеге в Брен-л’Аллё, знал его и согласился передать, что его ждут), но он всё не шел. Магдалена решила приставить пиявок сама.

Три уже присосались, когда пришел Пауэлл. Магдалена уступила ему место, но у аптекаря что-то плохо получалось: пиявки сразу отваливались. Магдалена кольнула бок Уильяма булавкой, очередная склизкая бурая тварь с продольными полосками оливкового цвета жадно присосалась к ранке с выступившей капелькой крови.

– Вы действуете не хуже больничной сиделки! – похвалил ее Пауэлл. И добавил извиняющимся тоном: – Меня руки не слушаются, со времени сражения поспать удается едва ли час за ночь.

– Господи, что же вы сразу не сказали! Прилягте на моей кровати в другой комнате. И мы больше не будем посылать за вами по всякому поводу.

– По крайней мере, пиявок вы ставите мастерски, леди де Ланси. Я буду вам очень обязан, если вы возьмете это на себя.

Магдалена приладила еще одну.

– Ты из тщеславия мучаешь своего несчастного мужа этими животными, – шутливо пожаловался Уильям.