Последний полет орла

Через площадь ехал герцог Беррийский; де Виньи отсалютовал ему, принц тоже приложил руку к шляпе. На круглом лице выделялись густые черные брови поверх насмешливо прищуренных глаз, тонкий нос выдавался вперед, полные чувственные губы и вертикальный желобок на выпяченном подбородке указывали на любвеобильность и решительный характер. В Алосте герцог устроил главную квартиру, собрав вокруг себя остатки «красных рот».

Их было не больше восьмисот человек, поделенных на два эскадрона, и еще немного пехоты. Личная охрана короля и мушкетеры остались в Генте, в Алост же пришли конные гренадеры и горстка королевских жандармов, к которым скоро присоединились волонтёры из Вандеи, сотня студентов училища правоведения, бежавших из Парижа, чтобы не присягать на верность Бонапарту, и кучка дезертиров из войск императора. Их разместили по квартирам в трех больших поселках, да тем и ограничились: ни смотров, ни учений не проводилось, каждый был предоставлен сам себе. Гвардейцев это не огорчало: к великой радости местных лавочников, они целыми днями торчали в городских кофейнях и трактирах, играя в карты и на бильярде, покупая вино и продажную любовь. «Столичная молодежь из благородного сословия почтила своим присутствием провинциальный городок и топит его в разврате!» – с горькой иронией думал про себя Альфред. Сам он установил для себя жесткий распорядок дня и старался его придерживаться.

Дверь в книжную лавку была гостеприимно отворена. Альфред вошел в большое помещение с балочным потолком, с которого свисала люстра на три тускло горевших масляных рожка. Две стены представляли собой огромные стеллажи от пола до потолка, сплошь заставленные книгами. За небольшой загородкой стоял пюпитр, там уже пристроился некий господин в круглых очках, сползших на кончик носа, развернув перед собой увесистый том. Хозяин почтительно беседовал с покупателем, одетым по английской моде, с хлыстиком под мышкой; приказчик перевязывал бечевкой стопку книг на прилавке. Альфред пошел вдоль полок, бесцельно разглядывая корешки.

Множество томов на латыни: труды по истории и медицине, географии и астрономии, грамматике и богословию. Книги, прежде бывшие запрещенными, за которые их авторы заплатили своей кровью и жизнью… Жития святых и ботанические атласы. «Энциклопедия». Вольтер и Руссо. Сочинения на французском, английском, немецком, голландском языках… Отмена имперской цензуры стала для бельгийских книготорговцев подарком небес. Купить произведения французских авторов в Брюсселе можно было впятеро дешевле, чем в Париже. Альфред уже приобрел здесь в прошлый раз четыре тома «Гения христианства» виконта де Шатобриана в рыже-красном сафьяновом переплете с золотым тиснением и девятью вставными гравюрами. Он много слышал об этой книге и купил ее, чтобы составить о ней собственное мнение, а вовсе не потому, что автор ныне исполнял обязанности министра внутренних дел при гентском дворе, а два его племянника находились в Алосте. Чтение подвигалось с трудом; признавая, что Шатобриан обладает чувством стиля, умело облекая свои мысли в слова, Альфред внутренне восставал против чрезмерной назидательности, которую требовалось чем-нибудь уравновесить… Его внимание привлек лежавший на прилавке томик в переплете из мраморного картона, с бурым кожаным корешком. «Паломничество Чайльд-Гарольда. Роман. И другие поэмы, – прочел он по-английски на титульном листе. – Лорд Байрон». Де Виньи начал переворачивать страницы и наткнулся на эпиграф на французском:

«Мир подобен книге, и тот, кто знает только свою страну, прочитал в ней лишь первую страницу. Я же перелистал их довольно много и все нашел одинаково плохими. Этот опыт не прошел для меня бесследно. Я ненавидел свое отечество. Варварство других народов, среди которых я жил, примирило меня с ним. Пусть это было бы единственной пользой, извлеченной мною из моих путешествий, я и тогда не пожалел бы ни о понесенных расходах, ни о дорожной усталости»[13].

Он взял книгу в руки, неожиданно заинтересовавшись. Подскочивший приказчик заговорил о том, что эта вещь идет нарасхват, предыдущий покупатель не взял ее лишь потому, что уже читал первый том, а двух других, к сожалению, нет. Альфред слушал его рассеянно, вникая в начало первой песни:

Он звался Чайльд-Гарольд. Не всё равно ли.
Каким он вёл блестящим предкам счет!
Хоть и в гражданстве, и на бранном поле
Они снискали славу и почет,
Но осрамит и самый лучший род
Один бездельник, развращенный ленью,
Тут не поможет ворох льстивых од,
И не придашь, хвалясь фамильной сенью,
Пороку – чистоту, невинность – преступленью[14].

Боясь упустить и этого покупателя, приказчик сделал ему скидку; Альфред заплатил и тотчас ушел с новым приобретением.