Последний полет орла

Часа через два он услал ее за какой-то мелочью, но дом был маленький – она услышала, что Джозеф помогает ему встать, чтобы идти к окну. Господи, он же упадет! Генерал Дандас! Генерал Дандас! Старик неожиданно быстро спустился с чердака, а у Магдалены подкосились ноги. Когда она пришла в комнатку Уильяма, мужчины уже положили его обратно на кровать. Она сказала, что побудет с мужем одна, закрыла за ними дверь и распахнула настежь окно – пусть шумно, зато свежий воздух. Уильям задремывал, просыпался и беспрестанно спрашивал, который час. Скоро ли три? Уже пять. Как, уже?

Его тревожила мысль о ночи – темной, изнурительно долгой, мучительной. Как бы ее укоротить? Магдалена не знала. Ее саму мутило от этой мысли. Уильям сказал, что если она ляжет рядом с ним, это сократит ночь часов на пять, а то и на шесть. Но это невозможно! Где тут лечь? Так мало места. Тебе будет больно. Пожалуйста, прошу тебя! Я потеснюсь. Нет-нет, не двигайся, я сама.

Подумав, Магдалена встала на стул, приставленный к раме-кровати, перешагнула через Уильяма и осторожно вытянулась вдоль стенки, обняв его правой рукой. О, это давно забытое ощущение мужской руки под головой! Ночь действительно укоротилась, потому что они оба уснули.

Проснулись они часов в пять – было уже светло. Уильям сказал, что чувствует боль в груди, – не сильную, но это его раздражает, если перевязать, станет легче. Перевязать? Опять поднимать его, ворочать… А еще он хотел бы встать, он уверен, что у него получится. Ну уж нет! Магдалена сказала, что скоро вернется и чтобы он не вздумал своевольничать в ее отсутствие. Он улыбнулся: ты смотри, какую власть над мужем забрала!

Она умыла его и причесала, они позавтракали. Он ласково притянул ее к себе за руку, гладил ее лицо и волосы. Но вдруг улыбка сменилась гримасой боли, лицо покраснело, он снова начал задыхаться. Магдалена подсадила его повыше, открыла дверь, чтобы воздух из окна протягивало насквозь, выгнала из смежной комнаты слуг, болтавших с солдатами…

Около трех пришли Пауэлл и Хьюм, который в кои-то веки был серьезен. Уильям вновь попросил перевязать его; Хьюм заговорил о каком-то промывании, оба медика ушли, чтобы подготовить всё необходимое. Магдалена держала мужа за руку и плакала. Силы покинули ее, она больше не могла сдержать слез. Уильям называл ее милой женушкой и другими ласковыми именами, просил поцеловать его, так что и его отросшая борода стала мокрой – слез хватило на обоих. Вернулись медики с орудиями пыток. Не в силах на это смотреть, Магдалена вышла в другую комнату и зажала уши руками. Через некоторое время Эмма потрогала ее за плечо: сэр Уильям зовет.

В маленькую комнатку набились все: Хьюм, Пауэлл, Дандас, Джозеф, Эмма… О Боже, как он бледен! Магдалена нагнулась над мужем, он прошептал: «Любимая, не падай духом». Она достала из-за пазухи приготовленный еще утром флакончик с лавандовой водой, смочила пальцы и побрызгала на него; он улыбнулся. Всхлипнул, сглотнул с трудом и затих.

– Бедный де Ланси! – сказал Хьюм. – Он умер.

Магдалена прижалась губами к губам Уильяма, а потом выбежала из комнаты и опрометью бросилась на чердак.

Она сидела на куче соломы, служившей, вероятно, постелью генералу Дандасу, ничего не слыша и не видя, на душе и в голове было пусто. Из лаза возникла голова Эммы: карета готова, генерал Дандас советует ехать в Брюссель, но спешки нет. Магдалена спросила, ушли ли все из комнаты сэра Уильяма; Эмма уверила ее, что там никого нет.

По лицу Уильяма разлился такой покой, что Магдалена ему позавидовала: он уже отмучился, а она еще нет. Ничего, скоро они снова соединятся – там. Его глаза были закрыты, руки сложены на груди. Она подошла, наклонилась, хотела взять за руку, а лучше обнять, прижаться к нему, как этой ночью, рыдать у него на плече… Нет, не нужно его будить, пусть спит.

Генерал Дандас сидел с ней рядом в карете. Всю дорогу они молчали. Магдалена вспомнила, как ехала сюда, как молила Бога о том, чтобы провести с Уильямом час – один только час! Она сдержит слово, она не будет роптать. Ей довелось познать совершенное счастье; не так уж много людей, даже проживших долгую жизнь, могут похвастаться этим.

Глава двадцать третья. Бег по кругу

«Французы! В несколько дней славные победы и ужасное поражение вновь потрясли вашу судьбу.

Для вашего спокойствия и для мира во всём мире была принесена необходимая жертва: Наполеон отрекся от власти; его отречение ознаменовало собой конец его политической жизни; императором провозглашен его сын.

Ваша новая конституция, которая прежде состояла лишь из добрых принципов, получит необходимое развитие, а сами эти принципы будут улучшены и расширены.

Более не существует властей, завидующих друг другу; для просвещенного патриотизма ваших представителей нет преград, а пэры чувствуют, думают и голосуют так же, как ваши уполномоченные.

После двадцати пяти лет политических бурь настал момент, когда все мудрые возвышенные идеи, применимые к общественным установлениям, могут, наконец, воплотиться в нашей стране.