— Спи, спи, — ответил папа и погасил верхний свет. — Завтра у нас трудный день.
Теперь горела только небольшая настольная лампа. Я закрыла глаза, но уснуть не могла. В этом доме пахло чужим, а я запах чувствую, как собака. Говорят, оттого, что у меня в детстве была астма. Каждый раз, когда я открывала глаза, я видела папу, который, как лунатик, бродил по комнате, осторожно передвигаясь из одного угла в другой. Несколько раз он подходил вплотную к дивану, но каждый раз снова отходил, и я догадалась, что он просто не решался лечь.
Меня разбудил папин голос. Он стоял около окна и с кем-то разговаривал.
— Здравствуйте, Лайнис, — донеслось до меня.
В ответ никто ничего не сказал.
— Не узнаете? — спросил папа и, помолчав, добавил: — Помните Пятраса? Сорок первый год?
Голоса Лайниса я снова не услышала, но, видно, он узнал папу, потому что папа сказал:
— Ну, так это я.
— Не узнать, — ответил мужской голос.
— Зато я узнал вас сразу, — сказал папа. — Как только увидел в окне. Будто и не было этих двадцати пяти лет. Все как тогда. И в доме, и вы.
Хотелось рассмотреть Лайниса, и я приподнялась на кровати, но слабый свет настольной лампы и широкая папина спина мешали мне.
Из соседней комнаты выглянул Бачулис — его-то мне хорошо было видно в открытую дверь, я лежала как раз напротив дверей, — и тут же отступил обратно. «Испугался, что ли?» — подумала я.
— А Миколас где? — послышался голос Лайниса.
«За дверями стоит, — хотела я сказать им. — Повернитесь к дверям, и все увидите». Но папа по-прежнему стоял спиной к комнате.
— Спит, — ответил он.
— Собачонка у меня захворала. Беда, — сказал Лайнис. — Третий день не ест. — Он плохо говорил по-русски. — Хотел у Миколаса спросить, чем ей помочь… А вы надолго к нам?
— Завтра уезжаю, — ответил папа.
Они помолчали. За дверью все еще стоял Бачулис. Иногда он переступал с ноги на ногу, и старые половицы под тяжестью его тела трещали.
— До свидания, — сказал Лайнис.
— Подождите, — остановил его папа и каким-то странным голосом спросил: — Вы были
Меня даже в жар бросило от этих слов. Лайнис не сразу ответил. Я боялась пропустить его слова и лежала не шевелясь; слышно было, как звонко стрельнула половица в соседней комнате, как переступил папа с ноги на ногу, как кашлянул Лайнис и что-то произнес, но в это время шум машины заглушал его голос. Потом, когда машина проехала, до меня долетели слова: «Он был ранен…» «Это значит дедушка», — догадалась я.
— Сильно избит. Босой. А на груди висела дощечка со словом «комиссар».
— Дальше, — тихо попросил папа.
Лайнис не ответил, снова затарахтел мотор машины, послышались какие-то голоса и шум. Похоже было, что там, на площади, люди разгружали грузовик.
— Что они делают? — спросил папа.
— Памятник открыли, — ответил Лайнис. — Видно, моют к утру.
Папа вдруг перешагнул через подоконник и спрыгнул на землю. Потом я услышала быстрые удаляющиеся шаги. Я хотела тут же вскочить, чтобы бежать за ним на площадь — по-моему, он был бы этому рад, — но в комнату вошел Бачулис, и я притихла. Он вел себя странно: вышел на середину комнаты и молча остановился. Это вместо того, чтобы бежать за папой и постоять там с ним рядом в этот момент. Нет, я не была от него в восторге.
Он не замечал, что я не сплю, и по-прежнему стоял посредине комнаты, потом ударил себя кулаком по лбу, видно, хотел отвязаться от какой-то навязчивой мысли, которая не давала ему покоя. «Это из-за нас, — подумала я, — может быть, он действительно болен». Я уже хотела его окликнуть, чтобы он почувствовал, что он не один, но в это время в комнату вошла Даля. Я быстро закрыла глаза и притворилась, что сплю.
— Где он? — спросила Даля.
«Это она о папе», — подумала я и стала ждать, что ответит ей Бачулис. Но он ничего не отвечал. Я приоткрыла один глаз: нет, он стоял на прежнем месте.
— Ушел, — наконец ответил он. — На площадь.
— А с кем он разговаривал?
— С Лайнисом… об отце.
Я боялась пошевельнуться, потому что они говорили очень тихо.
— Вот и хорошо, — сказала Даля. — Самое трудное — начать.
— Но это должен был сделать я! — почти крикнул Бачулис.
— Тише, — сказала Даля. — Разбудишь ее. — Она подошла ко мне, и я почувствовала, что она рассматривает меня. — По-моему, наш Юстик… — Даля вздохнула, — вырос.
Жалко, что она не договорила про Юстика. Мне это было интересно.
— А ты думаешь, есть люди, которым такие вещи в удовольствие? — спросил Бачулис.
— Нет, — сказала Даля, — но…
— Не продолжай, — сказал Бачулис. — Конечно, мне это не под силу… Да и ни к чему…
Я услышала их шаги и открыла глаза. Были видны только их спины — они на самом деле собирались уйти. Даля взяла Бачулиса под руку и уводила. Вероятно, боялась, что он передумает и останется. Мне не терпелось крикнуть им вслед, что ему совсем не надо быть одному, что одному плохо, что это нечестно в такую минуту бросать его. Но тут они остановились и оглянулись. По их лицам, слабо освещенным светом из другой комнаты, я догадалась, что в дверях стоит папа.
— Я был там, — донесся до меня голос папы.
Он прошел мимо меня, задев край одеяла.