Последний парад

— Нет, — ответила я громко. — Не надо больше мне ни чаю, ни варенья. — И добавила: — Меня от сладкого тошнит.

Юстик чуть не подавился своим клубничным.

— С клубничным Марта пекла пирог на твой день рождения, — сказал папа Бачулису.

Тот кивнул. Нет, он не желал ничего отвечать.

— А вы искали Эмильку после войны? — спросила я у Бачулиса. — Не может быть, чтобы никакого следа. Ведь это странно: живет человек — и вдруг пропадает. И никакого следа.

Я хотела, чтобы мне ответил сам Бачулис, смотрела на него во все глаза, но он не поднял головы.

— Из гетто не возвращались, — сказала Даля.

Она осуждающе посмотрела на меня, но я решила не отступать.

Если им всем это безразлично, то для нас это имело значение, хотя, может быть, папе еще вреднее волноваться, чем Бачулису.

— И Эмильку не нашли, — упрямо сказала я. — И не знаете, где она погибла.

Им мои слова не понравились. Даже Юстику. Он легонько толкнул меня в бок. Просто отчаянный парень этот Юстик!

Я повернулась к нему и спросила:

— Ты чего толкаешься? — И громко добавила: — И предателя, конечно, не отыскали.

— Таня, — сказал папа, — не показывай свой характер. И пожалуйста, не фантазируй.

— Какая уж тут фантазия, — сказала я. — Ясно ведь, что предатель был.

— Ну вот, придумала, — вмешалась в разговор Даля. — Ты еще ребенок. — Она погладила меня по голове. — Тебе нравятся страшные истории. Может быть, отправишься спать? Во сне и поймаешь предателя.

Ловко она из меня дурочку сделала. Юстик хихикнул. Как же, его мамочка оказалась такой остроумной!

— Вы что, не читаете газет? — сказала я. — Недавно одну такую поймали… тоже через двадцать пять лет.

— Ну ладно, не обижайся, — сказала Даля. — Ты в какой класс перешла?

— Два года осталось мучиться, — проскрипела я.

— Вы слышите? — сказала Даля, точно я ей сообщила какую-то необыкновенную радостную вещь. — Я должна записать этот афоризм. — Она подошла к письменному столику и открыла ту самую тетрадь, в которую что-то писала, когда мы пришли. — Как ты сказала: «Осталось…»

— Я уже забыла, — ответила я.

— Вот послушай. — Даля начала читать: — «Аэропорт. Масса людей. Ко мне подходит маленькая девочка и спрашивает: „Тетя, вы не знаете, как найти тетеньку в черном платье с черным пояском? Это моя мама“». Разве не смешно? Или вот… «Маленький мальчик говорит: „Мой папа самый сильный, он может остановить любое такси“». Правда, смешно? И никакой выдумки.

Мне стало почему-то ее жалко и расхотелось грубить. Может быть, потому, что голос у нее был какой-то заискивающий. Наступила заминка. Даля отложила тетрадь в сторону и сказала, что уже поздно и пора спать.

Папа встал из-за стола и подошел к окну:

— Значит, памятник поставили на том самом месте…

Никто ничего не ответил, но я догадалась, что памятник поставили на том самом месте.

— Укладывай их, Даля, — сказал Бачулис. — Они устали с дороги.

— Ну что вы, — возразил папа. — Надо поговорить еще.

— В другой раз, — сказала Даля.

— Снова через двадцать пять лет, — печально сказал папа.

На его слова никто не обратил внимания. Даля вышла на кухню, Юстик стал убирать со стола, а Бачулис был отправлен за раскладушкой. Папа заметил что Юстик собирался вылить вино из тех рюмок обратно в бутылку, подошел к нему, взял первую рюмку и выпил. А ему строго-настрого врачи запретили пить, и я ему напомнила об этом. Но он отмахнулся от меня и выпил остальные две рюмки. Потом виновато сказал:

— Извини. Не хотелось, чтобы выливали вино обратно.

В этот момент, среди всего чужого, этой непривычной мебели и этих малознакомых людей, он мне стал как-то особенно дорог.

— Пойду поброжу по знакомым местам, — сказал папа и вышел в соседнюю комнату.

Юстик, который до сих пор притворялся, что ужасно занят уборкой стола, как только папа скрылся за дверью, сразу поднял голову и посмотрел на меня.

— Тебе поправился мой папа? — спросила я его.

— Смешной старик, — ответил Юстик. — Выдумщик.

— Эх ты, шляпа! — сказала я. — Ничего не понял… Он не выдумщик. Он, он… — Я не знала, как ему объяснить, какой мой папа. — Он никогда не притворяется. Понимаешь?

— А разве все остальные притворяются? — спросил Юстик?

— Иногда, — сказала я. — А если человек не притворяется, значит, он свободный. Может, ему и трудно от этого, но он свободный.

Юстик промолчал. Интересно, догадался ли он, что я намекала на его родителей?

— Странный у вас дом, — сказала я. — Сохранили его в неприкосновенности, а вспоминать ничего не хотите.

Юстик снова промолчал.

В это время вернулась Даля, увидела, что мы с Юстиком коротаем время в одиночестве, открыла дверь в соседнюю комнату и крикнула:

— Миколас, Пятрас, где же вы?

Только теперь я поняла, почему папа сбежал от нас: ему хотелось побыть вдвоем с Бачулисом.

— Юстик, живо в кровать, — приказала Даля. — Не забудь почистить зубы.

Я засмеялась. Юстик как ошпаренный выскочил из комнаты. Бачулис внес раскладушку.

Когда мы остались вдвоем, папа сказал, что он, пожалуй, ляжет на диване. В его голосе была неуверенность, но я не обратила на это внимания, разделась и легла на раскладушку.

— А ты чего же? — спросила я.