Последний идальго

Диего зачерпнул ладонью воду и жадно выпил. Не теряя времени, стал выцарапывать новую борозду. Когда он закончил, рука уже дрожала. Опасаясь, что силы покинут его, торопливо прикрыл отметки ковшиком и забрался на кровать. Через минуту он уже спал, уткнувшись лицом в подушку.

Его разбудил холод. В этот раз память не подвела и не пришлось мучительно вспоминать, где он находится. Стуча зубами, Диего вытянул из-под себя одеяло. Поднялся с кровати и закутался в него, как в плащ. Пнув по дороге заслонку остывшей печи, пошел к окну.

Небо над ущельем затянули низкие облака, скрывшие горные вершины, и Диего не смог определить время по тусклому, лишь изредка пробивающемуся зимнему солнцу. Оставалось только терпеливо ждать, трясясь от холода и слушая урчание в пустом животе.

Он простоял у окна по меньшей мере час, разглядывая окрестности, но так и не заметил ни одной живой души. Если бы не тонкие струйки дыма, лениво поднимавшиеся над тремя деревянными хижинами, можно было решить, что селенье давно заброшено. Сколоченные из досок лачуги выглядели чуждо среди поросших кустарником остовов каменных построек, разрушенных много лет назад. Между руинами змейкой петляли тропинки, выложенные булыжником и скальными обломками. Выбеленные солнцем и ветром, они оплетали селение, как паутина, сходясь к старому колодцу.

Ноги налились тяжестью, холод пробирал до костей. «Чертова сиделка, куда же ты запропастилась?!» – подумал он, собираясь сесть на лавку передохнуть, когда вдалеке показались люди. Болтая и размахивая руками словно на базаре, в селение вошли четыре женщины. Они ненадолго задержались у колодца, а затем разделились.

Свою сиделку Диего узнал издалека. Она шагала размашисто, не замечая тяжести чугунного котелка и пухлого холщового мешка, переброшенного через плечо. Высокая, статная. Меховой жилет едва сходился на полной груди. Длинное, до пят, шерстяное платье натягивалось струной, облегая бедра женщины при каждом шаге. Диего, не отрываясь, смотрел на разрумянившееся от мороза лицо. Ему даже расхотелось есть, хотя живот урчал от голода. «Насколько проще было в гарнизоне, подарил бы ей золотую побрякушку, да и все! – с досадой подумал Диего наблюдая, как женщина приближается к двери.

Спохватившись, он боком, будто краб, протиснулся между лавкой и столом. «Лучше бы подумал, чем расплатишься за лечение!» – бормотал он на ходу и едва успел сесть, прежде чем сиделка открыла дверь.

–Aizu! – приветливо сказала она.

Женщина поставила чугунок на стол с видимым облегчением.

–Aizu, – хмуро буркнул в ответ Диего.

Опустив холщовый мешок на скамейку, она выложила на стол завернутый в тряпицу сыр, уже порезанный крупными кусками, пучок лука, пара ломтей хлеба и вяленую свинину. Наконец, женщина достала глиняный кувшин. Диего подхватил его, откупорил крышку и жадно глотнул.

–Ura, – улыбнулась она.

Он скривился и посмотрел на девушку, будто та хотела его отравить.

–Что же ты из меня лошадь делаешь, черт побери! – не скрывая раздражения, сказал он, – Я за всю жизнь столько воды не выпил, сколько ты в меня влила, пока я здесь валяюсь.

Не обращая внимание на его ворчание, женщина сняла крышку с чугунка. Вверх устремились клубы пара, наполняя хижину пряным запахом тушеной баранины. Чугунок оказался теплым на ощупь. Диего подвинул его к себе, чувствуя, как согреваются замерзшие пальцы. Женщина развернула полотенце, намереваясь постелить ему на колени.

– Что я тебе, калека? Дай я сам, – он забрал полотенце из ее рук и бросил рядом с собой.

Женщина ничуть не смутилась. Она села на лавку и стала бесцеремонно его разглядывать. Ему стало неловко, он положил ложку на стол.

–Пообедай со мной, тут на троих хватит.

Диего не понял, что сиделка ответила, но есть ему пришлось в одиночестве. Он помнил, что первое время донимал ее вопросами, но это было все равно что разговаривать с коровой. Только вместо мычания женщина издавала звуки, в котором он сразу признал горное наречие. Наемники с севера, коих в гарнизоне было немало, говорили на нем между собой. «Однако им это не помешало выучить язык своего короля!»

Диего с трудом осилил треть бездонного чугунка, пожевал сыр и, морщась, запил обед водой. Вытер со лба выступившую испарину и выбрался из-за стола. Пошатываясь, подошел к кровати.

– Ez, ez! – женщина протестующе замотала головой.

–Да что тебе все не так? – проворчал он, наблюдая, как она несет шерстяной свитер. Ловкие руки стащили с него ночную сорочку, и Диего остался совершенно нагой. Немощные руки, худые ноги. Кожа, иссушенная африканским солнцем за те восемь лет, что оттрубил на королевской службе в гарнизоне крепости, сморщилась и была похожа на тонкий пергамент. Дряхлый старик, вот кем он стал. А на что ему было жаловаться? Не многим посчастливилось дожить до его сорока восьми лет. Через несколько минут он был одет в теплые штаны, свитер и меховой полушубок. Сев на корточки, сиделка туго зашнуровала новенькие ботинки. Затем, легко поднявшись, толкнула дверь и скомандовала:

–Joan!