Последний единорог

— «Но лишь кто–то из Хагсгейта замок этот ниспровергнет». Как можем мы наслаждаться своим счастьем и богатством, когда знаем, что этому должен прийти конец, и что конец этому положит один из нас? С каждым днем мы все больше и больше богатеем, и с каждым днем все ближе и ближе подходит исполнение проклятья. Волшебник, пятьдесят лет мы живем скудно, мы избегаем привязанностей, развязываемся со всеми привычками и готовим себя ко встрече с морем. Мы ни на миг не воспользовались ни радостями своего богатства, ни какими бы то ни было радостями вообще, ибо радость — это просто еще одно, что нам предстоит потерять. Жалейте Хагсгейт, странники, ибо на всем этом проклятом свете не может быть города более несчастного.

— Потеряны, потеряны, — захныкали вокруг горожане. — Жаль, жаль нас.

Молли Грю, ни слова не говоря, смотрела на них, но Шмендрик с уважением произнес:

— Вот это действительно хорошее проклятье, это профессиональная работа. Я всегда говорю: что бы вы ни делали, обращайтесь к знатоку. В конечном счете, это всегда окупается.

Дринн нахмурился, а Молли толкнула Шмендрика в бок. Тот моргнул:

— Ой… Ну, так чего же вы от меня хотите? Должен предупредить вас, что я не очень искусный колдун, но буду рад снять с вас это заклятие, если смогу.

— Я от тебя многого и не ожидал, — ответил Дринн. — Но и такой, как есть, ты сгодишься не хуже других. Думаю, мы оставим заклятье в покое. Если его снять, то снова бедными мы, может быть и не станем, но уж точно не будем больше богатеть, а это так же худо. Нет, наша истинная цель — хранить башню Хаггарда от ниспровержения, а поскольку герой, которому суждено уничтожить ее, может быть только из Хагсгейта, то сохранить башню не так уж невозможно. С одной стороны, мы не позволяем чужакам здесь селиться. Мы держим их на расстоянии — если надо, то силой, но чаще коварством. Те темные сказки о Хагсгейте, о которых ты говорил, — мы придумали их сами и разнесли по всему свету так широко, насколько смогли, чтобы обеспечить себе как можно меньше гостей, и притом с гарантией. — И он гордо улыбнулся своими полыми челюстями.

Шмендрик оперся подбородком на костяшки сцепленных пальцев и одарил Дринна вялой улыбкой:

— А как насчет ваших собственных детей? — спросил он. — Как вы можете удержать кого–нибудь из них от того, что он когда–нибудь вырастет и исполнит проклятье? — Он обвел сонным взглядом трактир, изучая каждое морщинистое лицо, глядевшее в ответ на него. — Вы только подумайте, — медленно проговорил он. — В этом городе что — нет молодых людей? Насколько же рано вы укладываете детей спать в вашем Хагсгейте?

Никто ему не ответил. Молли слышала, как у них в ушах и глазах поскрипывала кровь, и как их кожа подергивалась, будто ветерок гнал по воде рябь. Потом Дринн вымолвил:

— У нас нет детей. Не было ни одного с того самого дня, как было наложено заклятье. — Он кашлянул в кулак и прибавил: — Это нам казалось самым очевидным способом обвести ведьму вокруг пальца.

Шмендрик откинул назад голову и захохотал — беззвучно, так, что факела затанцевали на стенах. Молли поняла, что волшебник уже изрядно пьян. Рот Дринна исчез, а глаза стали жесткими, как треснувший фарфор:

— Я не вижу ничего смешного в нашей беде, — тихо промолвил он. — Совсем ничего.

— Ничего, — всхлипнул Шмендрик, склонившись над столом и опрокинув стакан. — Ничего, простите меня, конечно, ничего, совсем ничего. — Под рассерженным взглядом двух сотен глаз ему удалось прийти в себя, и он уже серьезно ответил Дринну: — Тогда, мне кажется, вам не о чем беспокоиться. То есть, все это вас не должно беспокоить. — Маленькая струйка смеха брызнула из его губ, будто пар из носика чайника.

— Да, так и впрямь может показаться. — Дринн наклонился вперед и коснулся запястья Шмендрика двумя пальцами. — Но я еще не рассказал тебе всей правды. Двадцать один год назад в Хагсгейте все–таки родился один ребенок. Мы так никогда и не узнали, чей он. Я нашел его сам, когда однажды зимней ночью проходил по рыночной площади. Он лежал на колоде мясника и не плакал, хотя шел снег. Вокруг него собрались бродячие коты, ему было тепло и весело. Они мурлыкали все вместе, и эти звуки были тяжелы от переполнявшего их знания. Я долго стоял у той странной колыбели и раздумывал, а снег все падал, и коты все мурлыкали свои пророчества.

Он умолк, и Молли Грю нетерпеливо сказала:

— И вы, конечно, взяли ребенка к себе домой и вырастили как своего собственного…

Но Дринн положил руки на стол ладонями вверх.