Последний единорог

— Да я едва знаком с этой женщиной! — проревел он. — Мое имя Шмендрик, Шмендрик–Волшебник, я голоден, устал и раздражен. Уберите эти ваши штуки, иначе у каждого из вас в руках окажется по скорпиону не тем концом.

Четверо переглянулись.

— Волшебник, — сказал первый. — То, что надо.

Двое других кивнули, но тот, который пытался поймать единорога, проворчал:

— В наше время любой может сказать, что он волшебник. Старых норм больше нет, старые ценности забыты. А кроме этого, у всех настоящих волшебников есть борода.

— Ну, а если он — не волшебник, — с легкостью сказал первый, — то он об этом пожалеет — и очень скоро. — Он вложил меч в ножны и поклонился Шмендрику и Молли. — Меня зовут Дринн, — сказал он. — И мне, возможно, приятно пригласить вас в Хагсгейт. Я полагаю, что вы, по вашему же утверждению, голодны. Это легко поправить — и тогда, быть может, вы окажете нам ответную услугу в своем профессиональном качестве. Пойдемте со мной.

Внезапно став любезным и предупредительным, он повел их к ярко освещенному трактиру, а трое остальных последовали за ними. Пока они шли, из домов выбегали горожане и с готовностью присоединялись к ним, оставляя на столах недоеденные ужины и дымящийся чай. Поэтому, когда Шмендрик и Молли, наконец, уселись за стол, на длинных скамьях трактира впритирку друг к другу сидело уже около сотни человек, а еще больше набивалось в двери и протискивалось в окна. Единорог незамеченной медленно брела позади толпы — просто какая–то белая лошадь со странными глазами.

Человек по имени Дринн сидел за одним столом со Шмендриком и Молли, развлекая их болтовней, пока те ели, и подливая им в стаканы пушистого черного вина. Молли Грю пила очень немного. Она тихо сидела, разглядывая лица вокруг и подмечая, что никто здесь не казался моложе Дринна, хотя были люди и намного старше его. Все хагсгейтские лица были чем–то похожи одно на другое — вот только она никак не могла найти, чем именно.

— А теперь, — сказал Дринн, когда трапеза была окончена, — вы должны позволить мне объяснить, почему мы приветствовали вас столь неподобающе.

— Фи, в этом нет нужды, — фыркнул Шмендрик. Вино подействовало на него: он стал легок и смешлив, а его зеленые глаза подернулись золотом. — Я только хочу знать причину слухов, наполняющих Хагсгейт привидениями и оборотнями. Абсурднее этого я ничего не слыхал.

Дринн улыбнулся. Он был узловатым человеком с жесткими, пустыми черепашьими челюстями.

— Это одно и то же, — сказал он. — Слушайте. Город Хагсгейт заклят.

В комнате вдруг стало очень тихо, и в пивном свете лица горожан натянулись и побледнели, словно сыр. Шмендрик снова рассмеялся:

— Вы имеете в виду — благословлен? В этом костлявом королевстве старого Хаггарда вы — будто совсем иная страна, вы как оазис, как весна. Я согласен с вами: здесь есть какие–то чары, но я пью за них.

Дринн остановит его, пока он поднимая стакан:

— Только не такой тост, друг мой. Ты хочешь выпить за горе, которому уже пятьдесят лет? Именно столько времени прошло с тех пор, как на нас опустилась эта печаль — когда Король Хаггард выстроил свой замок у моря.

— Когда его выстроила ведьма, мне кажется. — Шмендрик погрозил ему пальцем. — В конце концов, отдавай должное, кому следует.

— Ах, так ты знаешь эту историю, — промолвил Дринн. — Тогда ты должен знать и то, что Хаггард отказался заплатить ведьме, когда ее работа была завершена.

Волшебник кивнул:

— Да, и закляла она его за жадность — вернее, не его, а замок. Но что здесь общего с Хагсгейтом? Город не сделал ведьме ничего дурного.

— Не сделал, — согласился Дринн. — Но и хорошего тоже ничего не вышло. Она не могла снова разрушить замок — или не хотела, поскольку воображала себя сродни художникам и хвастала, что ее работа намного опережает свое время. Как бы там ни было, но она пришла к старейшинам Хагсгейта и потребовала, чтобы те заставили Хаггарда заплатить ей то, что причитается. «Посмотрите на меня — и увидите себя, — проскрежетала она. — Вот подлинное испытание городу — или его королю. Господин, который обманывает старую уродливую ведьму, скоро начнет обманывать и свой собственный народ. Остановите его, пока вы в силах это сделать — прежде, чем вы к нему привыкнете.» — Дринн отхлебнул из стакана и предусмотрительно наполнил еще раз стакан Шмендрика. — Хаггард не заплатил ей никаких денег, — продолжал он, — а Хагсгейт — увы! — не обратил на нее никакого внимания. С ней обошлись вежливо и отослали к соответствующим властям, а она впала в ярость и завопила, что в нашем стремлении совсем не заводить себе врагов мы обзавелись сразу двумя. — Он замолчал, прикрыв глаза. Веки его были настолько тонки, что Молли была уверена: он, как птица, мог сквозь них видеть. Не открывая глаз, он произнес: — И вот, когда она закляла замок Хаггарда, она закляла и наш город. Так его жадность навлекла беду на всех нас.

Во вздохнувшей тишине голос Молли Грю опустился, как молот на подкову, — как будто она снова бранила Капитана Шалли: