Последний единорог

— Еще рано, — повторила Мамаша Фортуна и отвернулась к клетке единорога. — Ну? — произнесла она своим сладким дымчатым голосом. — Я тебя попугала немножко, правда? — Она рассмеялась, как будто спешащие куда–то змеи поползли внезапно через скользкую грязь, и шагнула поближе: — Что бы там ни говорил твой друг волшебник, каким–то маленьким искусством я все же владею. Одурачить единорога так, чтобы та поверила, что она на самом деле стара и грязна — я бы сказала, что для этого нужно кое–какое умение. Это что — «грошовые чары» удерживают у нас нашу Темную Пленницу? Никого иного, пока я…

— Не хвастайся, старуха, — перебила ее единорог. — Твоя смерть сидит вон в той клетке и слышит тебя.

— Да, — спокойно ответила Мамаша Фортуна. — Но я, по крайней мере, знаю, где она сидит. Ты же за своей собственной смертью вышла охотиться на дорогу. — И она снова рассмеялась. — А я вот знаю, где и твоя смерть. Но я избавила тебя от этой находки, и ты должна мне за это спасибо сказать.

Забыв, где она находится, единорог кинулась на старуху — и наткнулась на решетку. Ей было больно, но она не отступала:

— Красный Бык, — вымолвила она. — Где мне найти Красного Быка?

Мамаша Фортуна шагнула к клетке еще ближе:

— Красный Бык Короля Хаггарда, — пробормотала она. — Значит, про Быка ты знаешь. — Она обнажила два оставшихся во рту зуба. — Что ж, он тебя не получит. Ты принадлежишь мне.

Единорог покачала головой.

— Ты же сама все знаешь, — нежно ответила она. — Освободи гарпию, пока еще есть время, и меня отпусти тоже. Оставь себе свои бедные тени, если хочешь, но выпусти нас.

Застоявшийся взгляд ведьмы вспыхнул с такой дикой яркостью, что обтрепанная компания лунных мотыльков, отправлявшаяся на ночную гулянку, впорхнула ей чуть ли не в самые глаза и зашипела, обращаясь в снежинки пепла.

— Да я скорее вообще брошу шоу–бизнес! — рявкнула она. — Тащиться сквозь вечность, влача на себе свои доморощенные кошмары, — ты думаешь, я об этом мечтала, когда была юной и полной зла? Ты думаешь, я избрала эту скудную магию, произрастающую из глупости, потому, что никогда не знала истинного ведовства? Я проделываю свои трюки с собаками и мартышками, потому что не могу коснуться травы — но я знаю разницу. А теперь ты просишь, чтобы я сама отказалась постоянно видеть тебя, отказалась от присутствия твоей силы. Я сказала Руху, что, если придется, скормила бы его печень гарпии — и скормлю. А чтобы удержать тебя, я бы взяла твоего друга Шмендрика и я бы… — В припадке ярости она довела себя до какой–то совершенной тарабарщины и, наконец, умолкла.

— Кстати о печени, — сказала единорог. — Настоящего волшебства никогда не добиться, если делать подношения из чужой печени. Надо вырвать свою и не рассчитывать потом получить ее обратно. Все настоящие колдуньи это знают.

Несколько песчинок прошуршало по щеке Мамаши Фортуны, пока она глядела на единорога. Все ведьмы так плачут. Она отвернулась и быстро заковыляла прочь, к своему фургону, но вдруг снова остановилась и, обернувшись, ухмынулась своим ледяным оскалом:

— Но я все равно дважды тебя перехитрила. Ты что, в самом деле решила, что эти болваны узнают тебя без моей помощи? Нет, мне пришлось придать тебе такую форму, которую они могли бы понять, дать тебе такой рог, который они могли бы увидеть. В наше время нужна дешевая карнавальная ведьма, чтобы народ признал настоящего единорога. Тебе гораздо полезнее остаться со мной и быть фальшивой, поскольку во всем этом мире только Красный Бык узнает тебя, когда увидит.

Она исчезла в своем фургоне, а гарпия заставила луну снова выйти из–за тучи.

III

Шмендрик вернулся незадолго до рассвета, проскользнув между клеток молчаливо, словно вода. Только гарпия проронила какой–то звук, пока он пробирался мимо.

— Я не мог удрать быстрее, — сказал он единорогу. — Она приказала Руху следить за мной, а он едва ли вообще когда–нибудь спит. Но я загадал ему загадку, а он всегда думает над ответом всю ночь напролет. В следующий раз я расскажу ему анекдот, ему будет чем заняться целую неделю.

Единорог стояла серо и недвижно.

— На мне какое–то заклятие, — произнесла она. — Почему ты мне не сказал?

— Я думал, ты знаешь, — бережно ответил волшебник. — В конце концов, неужели ты не задумывалась, как получилось, что они тебя узнали? — Он улыбнулся, и улыбка состарила его лицо. — Нет, конечно же. Ты бы никогда не стала над этим задумываться.

— На мне прежде никогда не было никаких чар, — сказала она. Долгая и глубокая дрожь пробежала по всему ее телу. — Никогда но существовало такого мира, в котором меня бы не знали.