Последний апокриф

Меньше минуты (от силы секунд сорок пять – сорок шесть!) оставалось до полуночи, и Ему, в эйфории, не терпелось поделиться с подданными громадьем своих планов и перспектив.

– Итак, господа бывшие инфузории-туфельки, черви навозные, бабочки-однодневки, лягушечки, орангутанчики и прочая живность, – с усмешкой припомнил собравшимся Сатана их общее недалекое прошлое, – с Ним (указующий жест на Добро!) вы добрались до человека, а со Мной, можете не сомневаться, отправитесь сильно подальше!

– А куда? А куда? – робко прорезались любопытные голоса.

– Куда надо! – как всегда исчерпывающе отрезал Сатана.

– О-о-о… – несмело прошелестело вдоль зарослей мыслящего тростника.

– Довольно болтать! – показал Сатана свой оскал, от которого всем сделалось нехорошо.

– А если захочется поговорить? – не удержались и поинтересовались несколько тысяч миллиардов самых отважных.

– Цыц, когда Я говорю! – щелкнул Черт стометровым (непонятно откуда возникшим!) бичом, инкрустированным гвоздями и свинцовыми набалдашниками, отчего несколько тысяч миллиардов самых отважных немедленно совершили над собой «цыц» (для тех, кто не в курсе, это что-то типа японского харакири, только страшней!). – Всю мудрость, которую вы накопили, объявляю глупостью! – презрительно провозгласил Сатана, когда стихли стоны. – Луна станет солнцем, а солнце – луной, и солнце отныне будет вставать на западе, а закатываться на востоке, и вообще, – раздраженно добавил Он, – восток, к чертям собачьим, переименовывается в запад, а запад – в восток!

Уж тут над землей на минуточку воцарилась гробовая тишь…

266 …Исполнив свою высочайшую миссию, Ждрожд Някитупак неожиданно превратился в светящийся изнутри шар, похожий на гигантский мыльный пузырь, и улетел!..

Тем временем Иннокентий, как завороженный, разглядывал пожелтевший, в щербинках и с дуплом клык предка, пытаясь через малое распознать великое!

Этому миру быть оставалось три с половиной секунды, а Он все еще мучительно восстанавливал в памяти последнее наставление Отца: жить и сражаться только ради Любви!

– Поторопись, Ю! – не выдержал и закричал попугай.

Маруся молчала, но по ее блестящим от слез глазам было видно, как она взволнована.

– Две секунды! полторы! одна с четвертью! – отсчитывал Конфуций трагически истекающие мгновения.

«Ради Любви!» – торжественно прошептал Иннокентий и, трижды поплевав на клык, неторопливо и аккуратно вставил его в глубокую лунку во рту (взамен, казалось, уже навсегда потерянного зуба в правом верхнем ряду!) – и тут же с радостью ощутил, как тот незамедлительно, глубоко пустил корни и ожил…

267 …Сатана между тем распалялся все больше и больше!

– Мрак, – на минуточку пообещал Он, – станет светом! Утро будет начинаться вечером, а вечер – наоборот, утром! Деревья станут расти корнями вверх! Звери научатся летать, а птицы ползать! Правда перестанет, наконец, лгать, а ложь – будет истиной! Неизбывное чувство греха у людей очень скоро уступит место непреходящему и бодрящему души поросячьему восторгу! Не будет вины – не будет раскаяния, а не будет раскаяния – не будет и слез (что, по мнению докладчика, могло значить только одно: все наконец к чертям станут счастливы!)! И кто, интересно, теперь меня остановит! – воздел к звездам руки (возможно, не руки!) Сатана, заслышав бой вселенских курантов, бесстрастно отстукивающих полночь.

– Я! – подобием грома с небес прозвучал тихий голос с вершины противоположного холма…

268 – …Это кто говорит? – Черт сделал вид, что не понял (на самом-то деле Он сразу все понял, но решил потянуть Время, которое, как и было предсказано, при явлении Божьего Сына немедленно прекратило свой ход!).

Странным образом Иннокентий тоже сразу понял, что Черт про Него понял сразу – но, однако, молчал, поскольку хитрить не любил.

Сатана, в свою очередь, тоже понял без слов, что Сын Бога тоже все понимает без слов, и решил не хитрить – что, понятно, являлось с Его стороны еще большей хитростью.

Но наш герой немедленно просек и эту дядюшкину уловку и в ответ только едва заметно покачал головой, что могло означать: будем друг с другом честны!

Тут Сатана окончательно убедился, что на соседнем холме перед Ним предстоит Тот Самый Тип, о грядущем явлении которого и предсказывал папаша…

– Хочешь занять мое место – прошу! – широким жестом предложил Черт (он, казалось, повел разговор в открытую – что на самом-то деле являлось намного более изощренным коварством!).

На что Иннокентий молча покачал головой, давая понять, что Он хитрить по-прежнему не расположен.

«Вот Божий Сын!» – про себя в сердцах выругался Черт, но вслух, однако, доброжелательно улыбнувшись, поинтересовался:

– Скажи, что Ты хочешь?

– Справедливости! – прозвучало с противоположного холма.

Смех Сатаны был услышан в соседних галактиках.

– Чего, повтори-ка? – хохоча, переспросил Он, приставляя к уху ладонь (но, возможно, не к уху и не ладонь!).

И в очередной раз Иннокентий с грустью констатировал, что глупо искать справедливости там, где она не ночевала.