Последний апокриф

– Изыдите! – в предчувствии тихого помешательства пробормотал Джордж и осенил себя крестным знамением (впервые после побега из Иерусалима!).

– Не поможет! – хищно осклабился сфинкс-акушер с младенцем, обнажив частокол каменных клыков.

– Я крал самогон у покойников, но больше не буду! – мелко затрясся потрясенный до глубины души крупье.

В ответ акушер покрылся бурой плесенью и зловеще расхохотался, а новорожденный нагло окропил Джорджа из каменной пипки.

И опять полыхнула гроза – и опять наш крупье не разобрался, где именно полыхнуло: вовне или в его воспаленном мозгу?..

Черты лица повивального деда, впрочем, казались Джорджу до боли знакомыми, вот только он никак не мог вспомнить, где же видел этого господина?

– Ну, и где яйцо? – неожиданно грозно и с ехидцей поинтересовался сфинкс.

– В надежном месте! – не задумываясь, поклялся крупье и мгновенно признал в каменном госте черного Ваню из Казино.

Будь он способен к здравому рассуждению, он бы непременно поинтересовался у Вани, когда это тот успел заделаться акушером (и вообще – почему акушером?!), но, как назло, именно сейчас у него в голове перемешались события целой жизни и последних часов: что было недавно – казалось, случилось давно, и наоборот!..

– Езжай-ка ты, братец, в Иерусалим! – гадко пискнул младенец.

– Еду! – схватился за голову Джордж, действительно, в эту минуту готовый на все.

– Достану из-под земли! – на прощание предупредил акушер и рассыпался в пыль.

Младенчик, оставшись на свете один, горько заплакал и – тоже туда же, рассыпался.

Но едва Джордж поднялся с колен, как над его головой с оглушительным ревом пронесся истребитель-бомбардировщик и закидал его каменными бомбами (они не взрывались, но ощущались, особенно при прямом попадании!).

Только наш герой перевел дух, как из пучины ручья на поверхность всплыла подводная лодка-ракетоносец и принялась палить по Джорджу изо всех орудий.

В дополнение ко всему он увидел, как отовсюду на него движутся гранитные идолы, чудища из бетона, железа, стекла и прочих квазиматериалов.

«Ад есть творение человека!» – как пронзило Джорджа насквозь.

Он упал на песок, схватился руками за голову, застонал и заплакал – тут, к счастью, забрезжил рассвет, и стихли все звуки…

Марусины сны в забытьи…

140 …По аллеям Летнего Сада неспешно фланировали дивы в прозрачных одеждах, под ручку с важными господами во фраках, на зеленых лужайках непринужденно паслись рогатые олени, трепетные лани, косолапые медведи, сумчатые кенгуру с детенышами, саблезубые тигры, африканские зебры, индийские слоны, полевые мыши.

Золотом и серебром отливали свадебные шатры, разбитые тут и там по окружности пруда с прозрачной водой.

Глаза разбегались от бездумно снующих, будто порхающих, многоцветных рыбешек из Желтого моря, хищных притворщиков гавиалов, завезенных сюда прямиком с Галапагосских островов, чрезмерных и глупых, похожих на тучных коров черепах с Мальдив, остромордых щук астраханских, тупоголовых сомов со дна Кинериатского озера, дальневосточной кильки с плотвой, наконец, кита Мобидик.

Поверху, неторопливо перебирая перепончатыми лапками, плавали сизые селезни, белые утки, черные лебеди.

Своры услужливых официантов носились с коробками спиртного и ящиками провизии.

В артистических уборных гримировались актеры, готовясь к участию в грандиозном представлении со стриптизом и фейерверком.

Полным ходом шли приготовления к свадьбе, грозившей своим размахом затмить все прочие торжества всех времен и народов.

На центральных воротах, отделяющих сказочный остров от остального скучного мира, торжественно восседал говорящий, ярких красно-желто-зеленых оттенков попугай по кличке Конфуций.

Гости к свадьбе съезжались на экологически чистых «Кадиллаках», приводимых в движение ветром (на всякий случай за каждым автомобилем бегом бежали по пятьдесят ветродуев: когда ветер слабел или менял направление, они не давали машине остановиться!).

Невеста на празднество прикатила в белой карете, запряженной парой гнедых.

Кучером на облучке восседала гигантская крыса с хлыстом.

Позади, на приступке, в роскошных камзолах с бантами стояли три мушкетера.

Едва лишь карета замедлила ход, Конфуций скомандовал во всеуслышание: «Мендельсон!» – и немедленно грянул свадебный марш, и первый из мушкетеров распахнул пуленепробиваемую дверцу кареты, другой бросил наземь персидский ковер с заводными клопами (которые тут же принялись ползать и взрываться, изображая маленький фейерверк!), а третий – склонился в изящном поклоне, с блуждающей вдоль усов подловатой улыбкой.

Маруся – а это была она! – в подвенечных одеждах, с букетом болотных магнолий в руках, являла собой эталон нежности, чистоты, опрятности и благородства.

– На выход, Ю! – выкрикнул Конфуций, и в ту же минуту на взмыленном белом коне (на каком же еще, разобраться!) прискакал жених в костюме цвета загустевшего бордо, в розовую полоску, с рыцарским шлемом и маской на голове.

Соскочив с лихого коня, он подхватил невесту на руки и закружил.