Последний апокриф

– За мир во всем мире, поехали! – с нежностью напутствовал Джордж своего замечательного спасителя.

Иннокентий, придерживая лицо, медленно, по глотку (как это принято в Китае!), принял в себя содержимое граненой посудины.

– Как в школе учили, до дна! – похвалил его Джордж.

– Зар-раза такая! – выругался сверху попугай, успевший облевать лоб, щеки и грудь каменного гиганта.

– Это, поверьте, нектар по сравнению с тем, что люди вообще пьют! – мягко заметил крупье.

– Зар-раза, отр-рава и стр-рашный тор-рмоз на пути пр-рогрессивного человечества! – мрачно, с выражением запойной тоски прорычал Конфуций.

– О, вам, птицам, нас не понять! – добродушно воскликнул Джордж и залпом осушил стакан (вообще не глотая, как это принято в Сыктывкаре!).

Иннокентий с любезной готовностью протянул крупье ломтик ржаного хлеба.

– Вы очень добры! – поблагодарил Джордж, игриво поглаживая полутораметровую стопу Акушера.

– И кто это пойло придумал! – измученно простонал попугай.

– Люди! – ответил крупье, блаженно потягиваясь. – Все, что было хорошего на земле, не считая плохого, все придумали люди! – повторил он, сладко зевая.

– Разумеется, кто же еще! – с неким едва уловимым подтекстом откликнулся Конфуций.

Иннокентий молчал.

– Адам – вот прекрасное имя! – неожиданно возбудился Джордж и даже привстал на колени и умоляюще сложил руки на груди. – Позвольте мне вас называть: Адам!

– Адам, в переводе на старокитайский, означает: Жо! – немедленно припомнил попугай.

– Жо – прекрасно! – тряхнул головой крупье.

– В Китае, когда вспоминают Адама, говорят просто: Жо! – повторил пернатый философ.

– Ада-ам – ха-а-ра-а-шо-о… – смущенно наклонив голову, проскрежетал Иннокентий.

– Адам, говорит, на слух поприятней! – немедленно перевел попугай. – Хотя, – добавил уже от себя, – один, по-моему, черт!

– А, кстати, давно меня интересует, – улыбнулся Джордж, разглядывая каменного младенца, – кто первым пошлепал Адама по попке?

Кажется, Конфуций впервые молчал, когда у него спрашивали!

– Определенно, ведь кто-то похлопал! – с наивным видом допытывался крупье.

– Никто! – неожиданно выкрикнул попугай.

(И вот уже птица – что тоже наводит на размышления! – вслед за старой проституткой, как бы походя, назвала имя Того, кто был – Всем!)…

137…По темной аллее между тем с веревкой на шее уныло брела еще одна героиня романа.

– Как мимолетное видение, как гений чистой красоты! – при виде Маруси восторженно пробормотал Джордж.

– Пидарасы проклятые! – не замедляя хода, мрачно пробурчала она.

– Ни тюрьма, ни свобода, мадам, меня в пидараса не превратили! – воскликнул крупье и было двинулся следом, но упал и разбил в кровь губу, нос и лоб.

– Ах, Адам, догоните ее, – заплакал Джордж, – она так чиста и прекрасна, а я так соскучился по чистоте!

– Она изъяснялась не по-китайски, или мне так показалось? – с нетрезвым глубокомыслием поинтересовался попугай.

– На божественном русском, представьте! – восторженно прошепелявил крупье, цепляясь руками за Иннокентия…

138 …Иннокентий с попугаем на плече неторопливо шествовал сквозь темный, причудливый строй надгробий и мавзолеев.

– Прости меня, Господи, грешную! – явственно услышал он и, обернувшись, увидел ту самую женщину, что уже видел, с веревкой на шее, под жерлом ствола от настоящего танка.

Не раздумывая, он помчался к ней, перелетая через кусты, ограды и ручейки, и буквально в последний момент, с лету успел ее подхватить и обнять.

– Так ты все-таки есть, Господи! – закричала потрясенная женщина.

– Есть! – прозвучал пьяный голос сверху (в то самое время, когда Иннокентий распутывал петлю!).

– Прости меня, Господи, прости! – из последних сил взмолилась она.

– Прощаю, дитя мое! – эхом прокатилось над кладбищем и стихло вдали.

– Господи, Господи, Господи… – как в забытьи, бормотала Маруся, доверчиво льня к груди своего чудесного спасителя. – Я же знала и верила, дура, не верила и боялась! – плакала она.

Иннокентий закинул веревку подальше, на самое высокое дерево, и молча и нежно ее обнял.

– Поможешь мне, Господи? – не уставая, вопрошала с надеждой несчастная проститутка.

– Можно подумать, у меня есть альтернатива! – устало отвечал попугай.

– Не обманешь? – робко интересовалась она, боясь поверить своему счастью.

– Вот уж, Бог знает, честное слово! – не выдержал Конфуций (еще больше неверия птицу раздражало недоверие!).

Тут-то, отпрянув, Маруся и увидела впервые страшный лик своего спасителя.

– Боже… – в ужасе пролепетала она, уносясь сознанием в забытье…

Там же, на кладбище…

139 …Между тем одинокий крупье, стоя на четвереньках у кладбищенского ручья, выл на луну, как брошенный пес, и голос его то срывался на рев, а то вдруг жалобно дребезжал – как будто звал на помощь.

Вместо утешения, однако, с холодного сереющего неба на бренную землю упала молния, осветив на минуточку сонм хмурых каменных идолов, собравшихся на лужку.