— Ты не понимаешь. И не можешь понимать. Хотя, подозреваю, у тебя были свои причины ненавидеть это место.
Лиззи нахмурилась. Что-то в этих словах ее больно покоробило.
— У меня нет ненависти к этому месту. И никогда никакой ненависти не было. Я просто стремилась к совсем другой жизни. К нормальной жизни нормальных людей. И я это сумела обрести. Я теперь живу в Нью-Йорке и работаю дизайнером в парфюмерной компании.
Ранна вновь повернулась к ней с мягкой улыбкой:
— Ничуть не сомневаюсь. Ты всегда хорошо знала, чего хочешь, — даже еще маленькой девчонкой. И всегда была такой серьезной. Ребенком ты, можно сказать, жила в том амбаре, вечно что-то придумывая и химича. До сих пор помню, как там пахло, как сушились, подвешенные пучками или разложенные на рамках, всякие цветы и травы. И запахи их смешивались воедино. Я всегда считала, что там витал один общий запах — но ты воспринимала это совсем иначе. Ты всегда отличала, чем именно пахнет в воздухе — базиликом, эстрагоном, розмарином или шалфеем. Помнишь?
— Да, — кивнула Лиззи, — помню.
— Так эта твоя работа… У тебя что, собственная линия ароматов?
— На самом деле я не разрабатываю сами ароматы. Я работаю над идеями разработки, творческими концепциями, рекламными кампаниями и прочим в этом роде.
Ранна удивленно подняла брови:
— Неужели ты по этому не тоскуешь? По практической стороне дела, я имею в виду. Тебе ведь всегда так это нравилось!
С этим Лиззи не могла поспорить. Ей действительно больше по душе была именно практика. Однако у Шенье имелся для этой части процесса целый штат высокооплачиваемых сотрудников. Ее же работа состояла в том, чтобы придать их творениям некое лицо, создать для каждого фирменного аромата свою особую индивидуальность, а потом построить вокруг этого маркетинговую кампанию. Лиззи, конечно, совсем не так представляла свою будущую профессиональную жизнь много лет назад — однако эта работа имела свои преимущества. И, возможно, однажды она выльется во что-то большее. У нее хорошо получалось то, что она делала. Даже очень хорошо. Однако она все равно очень тосковала по творческой части процесса, по восхитительным внезапным озарениям, по той интуитивной прозорливости, что когда-то впервые привлекла ее к созданию парфюма — по самой магии запахов, наконец.
— Моя работа доставляет мне удовольствие, — без каких-либо эмоций ответила Лиззи. — И для меня была большая удача, что пять лет назад я переступила порог фирмы Шенье. Теперь я там креативный директор.
Тут Ранна замотала головой, и глаза ее заблестели:
— Никакая это не удача, Лиззи. Сколько я тебя помню, парфюмерия была у тебя в крови. Ты постоянно экспериментировала с ароматами, давая своим духам совершенно потрясающие названия. Как назывался тот, что мне так нравился?
— «Песнь Земли», — тихо ответила Лиззи. — Твоими любимыми духами были «Песнь Земли».
— Точно! Они самые! Это был такой потрясный, умиротворяющий аромат. Такой прохладный и землистый — точно прогуливаешься по лесу.
— Можжевельник, розовый перец, мускатный шалфей и ветиверия, — по памяти перечислила Лиззи.
— Ты и правда это помнишь! — изумилась Ранна.
— Я помню их все.
— Понимаю, — кивнула Ранна. — Как и я свои картины. Каждая для меня особая по-своему. Наверное, поэтому вся эта офисная дребедень всегда была мне так не понятна. Я бы там сошла с ума! Но раз уж тебе это нравится… — Она ненадолго умолкла, затем снова с прищуром посмотрела на Лиззи: — Тебе ведь это нравится, верно? И Нью-Йорк, и твоя должность, и все прочее?
— Естественно, нравится, — ответила Лиззи, злясь на себя за то, с какой досадой это прозвучало. — С чего это ты вдруг так заинтересовалась моей карьерой?
— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Реализована, понимаешь? Потому что ты этого заслуживаешь. Ты была настолько необыкновенной девчушкой! Я, помню, все думала: «Как это в такой маленькой головке умещается столько всевозможной информации!» Ты даже заставила меня сильно пожалеть, что я не проявляла такого же внимания, когда сама была девчонкой и Альтея пыталась меня чему-то учить. — Уголки рта у нее опустились, и лицо снова стало мрачным. — Но, по крайней мере, у нее была ты. А у тебя было так много изумительных талантов — и ты была совершенно не такой, как я. Меня всегда это очень радовало.
Лиззи даже не знала, на которое из этих откровений Ранны ответить в первую очередь.
— Меня вообще сильно удивляет, что ты помнишь меня ребенком.
— Я помню намного больше, чем ты думаешь, Лиззи. И даже больше, чем бы мне того хотелось.
Лиззи с раздражением уставилась на нее:
— Для меня не понятно, что это означает.
— Это означает, что не у тебя одной остались скверные воспоминания. Что я тоже с ними жила. Причем жила я с ними еще задолго до твоего рождения.
— Ну, не все они были такими уж плохими, — напомнила Лиззи. — Взять хотя бы амбар. С каким удовольствием ты делала там свой мурал[20]!
При упоминании настенной росписи на старом амбаре Ранна просияла.
— Из всех картин, что я когда-то делала, я ни одну не любила так, как тот мурал!
Лиззи не сдержала ехидной ухмылки: