Последнее время

Ночь выдалась душной, шумной и дымной: от центральных площадей к первому рву прогнали белый пал, выжигая грязь, навоз и падаль. Огонь цепанул не только неизбежную стаю собак, которые заметались по улицам с визгом и воем, спасаясь от боли и доброхотов с кольями, но и полдюжины навесов и дверей, а также бороду Фридриха Величавого. Его голова третий месяц украшала ограду Фестнинга. Фридрих был уважаемым фюрстом Желтой гильдии и одно время даже возглавлял недолговременную концерну поморских, манихейских и горских теневиков, но захотел воинской славы, выхлопотал себе патент фельд-ярла и пошел на вендов войной, которую с треском проиграл. Город расплатился за поражение обозом вина и договором о пограницах, от заключения которого успешно уклонялся несколько десятилетий. Фридрих расплатился головой. За три месяца части головы, не выклеванные вороньем, высохли или обвалились, но длинная рыжая борода держалась до нынешней ночи, исправно показывая силу и направление ветра, а заодно и влажность воздуха – не иначе, попечением бога ветра Ньёрда, неравнодушного к таким игрушкам. Теперь Ньёрд наигрался с бородой и поиграл с огнем, донеся искру до высоты, на какую огонь до сих пор не вздымался. Так Фридрих через три месяца после позорной смерти превратился из достопримечательности в один из неаккуратно выделанных черепов, обреченный на безымянное существование в ряду, украшающем ограду Фестнинга. Осталось дождаться, пока выветрится удивительно стойкая вонь паленого волоса и псины.

Хейдара она утомила изрядно. Особенно в сочетании с его, Хейдара, собственной вонью, которую кроме него никто вроде не ощущал – но что ему другие.

Хейдар всю ночь посвятил дозорным обходам и осмотрам подходов к Фестнингу. Он был уверен: Кошше воспользуется суматохой и постарается проскользнуть внутрь. В том, что ушлая девка сбежала от сопровождения и вернулась в город, Хейдар не сомневался. Да, отряд выехал лишь минувшим утром, да, Фредгарт так и не дождался сигналов от сопровождения, строго наученного докладывать как об исчезновении девки, так и о любом другом происшествии, пусть самом незначительном. Хейдар сомневался лишь в том, что сопровождение еще имеет возможности, силы или члены, необходимые для отправки сигнала. Но и это относилось к малозначительным подробностям.

Фредгарт усилил охрану, но, как и просил Хейдар, ни о чем особо предупреждать ее не стал. Охрана, насколько мог оценить Хейдар, была вполне добросовестной: не дрыхла, в беседы не вступала и не отвлекалась на мелочи вроде бессонных идиотов, гонявших дымящуюся собаку, или диких воплей в палатах на Кремниевой улице. Хейдар вот счел возможным отвлечься – на случай, если это и есть отвлекающий маневр Кошше. Оказалось, нет: просто обыденная ночная драма. Соседи-приятели, зарабатывавшие частными армейскими услугами, в очередной раз нанялись в разные войска. Какое-то время боги этого не замечали, позволяя закадыкам днем постреливать друг в друга, чтобы вечером плечо к плечу мирно напиваться, жалуясь на тупых сослуживцев да уродов-командиров и намереваясь в следующий раз пойти наниматься вместе. В итоге один другого убил, потерзался сам, дождался, пока отплачется вдовушка, и явился ее утешать. А жена, давно этого ждавшая, торжественно застукала. В переносном и тут же в прямом смысле.

Хейдар на всякий случай дал круг по примыкающим к Фестнингу улицам, с мрачным удовольствием ощущая, как идеально совпадает с общей вонью и трудно выжигаемой гнилью, и немного постоял перед Позорным троном, на котором сожгли самозваного князя Вадима. Когда его сжигали, Вадим не кричал. Обманул всех: сорвал голос в Пристрое и изловчился быстро вдохнуть пламя. Публика, недовольная этим даже больше, чем городские мастера, от разочарования переусердствовала с подбрасыванием дровишек. Выгорели три улицы – зато появилась традиция Центрального пала. Позорный трон больше не использовался, ни для казней, ни для чего иного, но так и торчал оплывшими прутьями и шипами.

Хейдар вернулся в Фестнинг под утро, еще раз осмотрел все входы, заглянул в приютскую часть, послушал детское дыхание и отправился спать, по пути заглянув к Фредгарту – тот, надо отдать ему должное, не только спокойно воспринял отсутствие новостей, но и не стал ни смотреть на Хейдара укоризненно либо торжествующе, ни спрашивать озабоченно, как же тот догонит Кошше и убедит ее в необходимости воссоединения – вопреки, значит, полученному ею приказу. Верил, что Хейдар что-нибудь придумает.

Кошше же придумала.

Она пересидела ночь в курятнике, пыльном и пропахшем пометом, зато по-хорошему старомодном: прочном, теплом и с запасами сухой соломы под крышей. Курятник был давно заброшен, как и вся ферма, да и все фермы вокруг города – фермеры устали от беспокойного соседства и разбежались кто в город, кто ближе к хуторам. Всё ценное здесь давно разграбили, так что можно было не тратить времени на поиски и не опасаться того, что случайный искатель услышит шорох соломы, храп или чихание.