Последнее небо

Гот молча поднял руку. Зверь замолчал. Смотрел странно: в глубине глаз что-то похожее на жалость. И все равно улыбка. Черт бы его побрал! У него бессчетное количество самых разных улыбок. Вот сейчас – сочувственная. Если забыть, что он и слова-то такого не знает, поверить ненароком можно.

– Возвращайтесь к работе.

– Слушаюсь.

Работа в предельном темпе. Если Зверь так говорит, значит, так оно и есть. А предел – это предел. Граница возможного. За нее не шагнуть.

Это ты говоришь, майор?

Проклятие! Люди – не машины. Они могут рвануться, ломая барьер, а могут сломаться сами. Можно жизнью рисковать, своей или тех, кто тебе подчинен, когда в бою, когда смерть вокруг и ты сам становишься смертью. Но сейчас рывок через барьер – это риск неоправданный. Двенадцать дней, господин майор Тебя сразу предупредили: двенадцать дней. И это было до того, как вас стало на пять человек меньше.

Ладно хоть не сказал Зверь, что работа затянется. Впрочем, изначально он исходил из нормального графика, а сейчас, надо думать, вновь заставит всех спешить, ни себя, ни других не жалея.

Двенадцать дней. Шанс есть. Если на Земле не станут волынить. Если сделают все быстро. Если бюрократия, которой в армии больше, чем у гражданских, не будет вставлять палки в колеса. Не со зла. У них работа такая.

Если, если, если… Шанс все-таки есть. Успеть вернуться сюда с помощью. С врачами, с лекарствами… До Земли бы добраться! Зверь прав, майор, у тебя очень мало надежды попасть на Землю. Этот прыжок – чистой воды сумасшествие. Конечно, лучше быстрая смерть в небе, чем медленное угасание на Цирцее. Но это для тебя лучше. А остальные? Если два десятка человек еще могут на что-то рассчитывать, то, когда их останется четырнадцать, Цирцея сожрет всех.

Работать мысли не мешали. Скорее, наоборот. Бессильная злость чем-то сродни тяжелому похмелью, чтобы отделаться от нее, нужно заниматься делом.

Зверь встревоженно поглядывал на командира. Раз. Другой, На какие-то секунды лицо его изменилось. Сгладились скулы, глубже стали височные впадины, губы истончились в бледный шрам. В глазах полыхнуло холодное бешенство. Гот, Еще один. Как отражение в зеркале… Наваждение ушло так же быстро, как появилось. Снова Зверь. Ничего общего с майором фон Нарбэ. Разве что волосы светлые. Да и то, Гот – светло-русый, обычная, ничем не примечательная масть. А у этого шевелюра потрясающего пепельного оттенка, о каком безнадежно мечтают многие модницы.

Тяжелая задумчивость в непрозрачных глазах.

Не успеть.

Стать Готом на мгновение, чтобы черным ледяным ветром хлестануло: не успеть. И потом – колючими снежинками все прочие мысли, чувства, оттенки чувств. Бессилие.

Как это?

Что ему эти люди? Они обычные. Просто пища, которая пока еще может ходить, говорить, выполнять какие-то действия. Полезные действия. Это понятно, когда люди полезны, когда с ними лучше, чем без них. Непонятно, откуда злость. Ярость откуда? Желание спасти? Зачем спасать? Все здесь делают сейчас то, что должны делать. И сколько бы ни осталось живых, они дадут Готу возможность улететь. Он ведь именно этого хочет: улететь. Почему же ему так больно?

Не важно. Не вникай.

Но ведь хочется понять!

Зачем?

На этот вопрос ответа тоже не находилось.

В последний раз Зверь жил среди людей одиннадцать лет назад. Не выходил на охоту, надев броню личины, четко зная свою цель и направляясь к ней, иногда оптимальным путем, иногда интересным, а просто жил. Тогда он и Зверем-то еще не стал. Имя у него было… человеческое. Тот, давнишний, не умевший убивать щенок, может, и понял бы что-то.

Нет. Ему не нужно было понимать. Он и так все знал. Не было нужды в чужую шкуру залезать, чужие мысли к себе примеривать. Он, правда, и не умел многого. Не мог свою душу в другого человека, как в глазурь, окунуть, чтобы потом пустить гладкий шарик по лабиринту вероятностей: выбирай. Как поведет себя жертва? Как поступит? Совместить бы сейчас оба умения, чтобы и следствия видеть, и причины понимать.

А смысл?

Причины не важны. Важен результат.

Беда в том, что, научившись убивать, Зверь, кажется, разучился жить. Магистр спускал его с цепи, указывал цель, и Зверь выходил на охоту. Не было никаких чувств, кроме голода. Изредка тусклым огоньком вспыхивал азарт. И все. А здесь не так. Здесь цель не убить – выжить. И люди здесь не еда – инструменты, необходимые для выживания. И маска, точнее, маски не защищают…

От чего?

Уж не от себя ли самого ты хочешь защититься, Зверь?

Привык чувствовать свое превосходство, привык видеть ущербность других, привык знать, что все люди – потенциальные жертвы. Еда. Охотник, он изучал повадки людей, чтобы предсказывать их действия. И никогда раньше не задумывался над тем, почему некоторые жертвы ведут себя так, а некоторые совсем иначе.

Только Гот не жертва. Даже в перспективе не жертва. И ущербности в нем нет. Он умеет летать, а значит, ни в чем не уступает Зверю. И у Гота есть еще что-то… недоступное. Катится шарик по лабиринту Что ты видишь, убийца?