Последнее искушение Христа

— Привет! Здорово я в тебя врезался, Симон, грязная ты киринейская свинья? — и он повернулся к двум своим спутникам. — На этот раз, парни, нам не удастся улизнуть, давайте-ка остановимся и выпьем. Симон, известный пьяница, держит харчевню у ворот Давида. Он заслуживает того, чтоб его укоротили, а голову насадили на шест, но все равно он хороший парень и надо оказать ему честь.

Симон и вправду был хорошим парнем. В юности он приплыл из Киринеи, открыл таверну, и всякий раз, бывая в Иерусалиме, Петр останавливался у него. Они ели, пили, болтали, смеялись, иногда пели, иногда ссорились, снова мирились и опять за это пили, потом Петр заворачивался в одеяло и засыпал на скамье. Сейчас Симон сидел в своем шатре из переплетенных виноградных лоз с кувшином под мышкой и бронзовой чашей в руках и пил в одиночестве.

Друзья обнялись. Оба они уже выпили и так залюбили друг друга, что от переизбытка чувств на глазах у них появились слезы. Когда все тосты были произнесены, и все обменялись взаимными тычками и восклицаниями, Симон разразился хохотом.

— Готов заложить свои кости, что ты собираешься креститься. И правильно делаешь. Я благословляю тебя. Я тут намедни и сам крестился и ничуть не жалею. Вполне сносно.

— Замечаешь изменения в себе? — спросил Иуда. Он ел, но к вину не прикасался. Мозг его, как тернии, терзали мысли.

— Что тебе сказать, приятель? Давненько я не влезал в воду. Я с водой на ножах. Мне нужно вино, а вода — для жаб. Но тут я сказал себе: «Послушай, а чего бы тебе не креститься? Весь мир крестится, и наверняка среди просветленных найдутся люди, употребляющие вино. Не все же они идиоты. А я заведу новые знакомства и подцеплю новых клиентов. Моя харчевня у ворот Давида всем известна…» В общем, короче говоря, я пошел. Пророк — словно дикий зверь — не рассказать! Из ноздрей пламя — упаси, Господи! Схватил меня за шею и запихал в воду по самую бороду. Я как закричу! Точно он хотел меня, неверного, утопить! Но я выдержал, вышел на берег — и вот я перед вами!

— Замечаешь в себе изменения? — повторил Иуда.

— Клянусь тебе вином, купанье мне пошло на пользу. Легче стало. Креститель сказал, что я освободился от своих грехов. Но (между нами) я-то считаю, что освободился от лишней грязи, потому что, когда я вышел, на воде осталась пленка грязи пальца в три толщиной.

Он разразился хохотом, наполнил свой стакан и выпил. Петр с Иаковом тоже выпили. Симон снова налил им и повернулся к Иуде.

— А ты, кузнец, почему не пьешь? Это вино, дурачок, а не вода.

— Я никогда не пью, — ответил рыжебородый, отталкивая от себя чашу.

Симон широко раскрыл глаза.

— Ты что, один из этих? — шепотом спросил он.

— Да, один из этих, — ответил Иуда и резким движением руки оборвал этот разговор.

Шедшие мимо две накрашенные женщины подмигнули мужчинам.

— И без женщин? — спросил пораженный Симон.

— И без женщин, — сухо ответил Иуда.

— Как же ты живешь, бедняга, — не в силах этого вынести, воскликнул Симон. — Скажи мне, для чего же тогда Господь создал вино и женщин? Для собственного удовольствия или для нашего?

В это мгновение к ним подбежал Андрей.

— Идемте скорее, — закричал он. — Учитель торопится.

— Какой учитель? — спросил трактирщик. — Босой, весь в белом?

Но приятели уже поднялись, и Симон-киринеянин остался стоять в недоумении с пустой чашей в руке и кувшином под мышкой, глядя им вслед и качая головой.

— Наверное, еще один Креститель, такой же сумасшедший! В последнее время они лезут, как грибы после дождя. Ну что ж, выпьем за его здоровье, — произнес трактирщик, наливая себе еще. — Пусть даст ему Господь хоть немного разума!

Тем временем Иисус и его спутники достигли большого двора Храма. Они вымыли руки и ноги и ополоснули рты, чтобы войти в Храм и поклониться. Все галереи были забиты людьми и животными. Повсюду — в тенистых аркадах, между белыми и голубыми мраморными колоннами, увитыми золотыми ветвями винограда, — расположились лавки, навесы, тележки, менялы, парикмахеры, торговцы и мясники. Воздух дрожал от криков, ругани и смеха. Дом Господа тонул в поту и грязи.

Иисус прикрыл лицо рукой и огляделся — Господа не было нигде. «Я ненавижу, я презираю ваши праздники. Меня тошнит от вони жирных тельцов, которых вы приносите мне в жертву. Прекратите надрывать мой слух своими псалмами», — то безмолвно кричал не пророк, не Господь, но само сердце Иисуса. И тут все поплыло перед его глазами — мир исчез, небеса разверзлись, и ангел с огненным мечом ринулся вниз. Он опустился на черный камень посередине двора — пламя и дым окутывали его голову — и указал своим мечом на гордый позолоченный храм.

Иисус споткнулся и схватился за руку Андрея, чтобы не упасть. Открыв глаза, он вновь увидел Храм и шумящую вокруг толпу. Ангел растворился в небе.

— Простите меня, — протянул Иисус руки к спутникам. — Я не вынесу этого. Я сейчас упаду. Пойдем отсюда.

— Не помолившись? — изумился Иаков.

— Мы помолимся в своей душе, Иаков, — ответил Иисус. — Тело каждого из нас есть храм.