Последнее искушение Христа

— Приветствую тебя.

Но в глазах его не было любви.

Сердце Иисуса замерло. Неужто и вправду пророк приветствовал его? А если так, какое это чудо, какая радость, какой ужас!

Иоанн скользнул взглядом по Иордану, камышам, коленопреклоненным людям, стоящим в грязи и открыто исповедующимся в своих грехах, и, обласкав глазами свое владение, мысленно попрощался с ним.

— Теперь я могу идти, — повернулся он к Иисусу.

— Еще нет, предтеча. Сначала ты должен крестить меня, — голос Иисуса обрел уверенность.

— Я? Это Ты должен крестить меня, Господи!

— Не говори так громко. Нас могут услышать. Мой час еще не настал. Идем!

Как ни пытался Иуда разобрать, о чем они говорили, до него долетала лишь невнятная речь, радостная и трепетная, словно журчание двух бегущих потоков воды.

Толпа на берегу раздалась в стороны. Что это за паломник, сбросивший свои белые одежды и теперь облаченный в солнечное сияние? Кто этот человек, с такой уверенностью и благородством вошедший в воду без покаяния? Иисус с Крестителем вошли в голубые воды Иордана. Креститель взобрался на камень, возвышавшийся над водой, Иисус остановился рядом, укрепившись ногами на песчаном дне. Вода, обнимая его, доходила ему уже до подбородка.

И когда Креститель поднял руку, чтобы полить водой лицо Иисуса и произнести благословение, народ закричал. Воды Иордана прекратили свое течение. Стаи разноцветных рыбок окружили Иисуса и принялись плясать вокруг него, то складывая, то разворачивая хвосты и плавники. А из воды, увитый водорослями, появился какой-то старец, который, раздвинув камыши и раскрыв рот от удивления, с восторгом и ужасом начал взирать на происходящее.

При виде таких чудес люди онемели. Одни попадали ниц на песок. Других, несмотря на невыносимую жару, охватила дрожь. А кто-то, увидев старика, закричал: «Дух Иордана!» — и упал в беспамятстве.

Креститель зачерпнул глубокой раковиной воду и дрожащей рукой стал лить ее на лицо Иисуса.

— Крестится раб Божий… — начал он и замолчал в замешательстве, не зная, какое он должен произнести имя.

Он хотел уже спросить Иисуса, но в этот момент, когда все замерли, чтобы расслышать имя, в воздухе раздалось трепыхание крыльев, и белоснежная птица — птица? или серафим Иеговы? — ринувшись с небес, опустилась на голову Иисуса. Потом вспорхнула и, сделав три круга над его головой, вскрикнула, словно сообщая тайное имя, имя, неслыханное доселе. Небеса отвечали на немой вопрос Крестителя.

Люди недоумевали. Что за слова скрывались за хлопаньем крыльев? Глас Божий? Щебет птичий? Чудо… Все тело Иисуса напряглось в попытке расслышать, он чувствовал, что было произнесено его истинное имя, но ему не удалось разобрать его — лишь плеск волн, разбивавшихся о его тело, трепет крыльев да великие и горькие слова. Он взглянул вверх — птица уже взмыла в высоту и растворилась в дневном свете.

И лишь Креститель, которого долгие годы жизни в пустыне в жестоком одиночестве научили понимать язык Господа, понял.

— Ныне крестится, — прошептал он, — раб Божий, Сын Господа, надежда человечества!

И, взмахнув рукой, он дал знак водам Иордана возобновить свое течение. Священнодействие завершилось.

ГЛАВА 17

Солнце вышло из пустыни, как лев, и набросилось на жилища израильтян. Из-за каждой двери доносились слова древней молитвы суровому Господу: «Мы чтим и славим Тебя, Господи, Бог наших отцов. Всемогущий и ужасный, ты наша помощь и упование. Слава Тебе, Бессмертный, слава Тебе, защитник Авраама. Кто сравнится с Тобой в силе, о Владыка, с Тобой, низвергающим, воскрешающим и освобождающим? Слава Тебе, заступник Израиля! Уничтожь, повергни и рассей наших врагов, но скорее, пока мы еще живы!»

Восход застал Иисуса и Иоанна Крестителя сидящими на берегу Иордана под нависшей скалой. Всю ночь напролет они держали мир на своих ладонях, решая, как с ним поступить: то один брал его в свои руки, то другой. Лицо одного выражало жестокость и решительность, руки двигались резко, словно и вправду держали топор. На лице другого были написаны сомнение и страх, взгляд был полон страдания.

— Разве мало любви? — спрашивал он.

— Мало, — сурово отвечал Креститель. — Дерево сгнило. Господь призвал меня и вложил в мои руки топор, чтобы я срубил его. Я выполнил свой долг — я взял топор и нанес первый удар по корневищу. Теперь выполни ты свой — руби!

— Я бы жег, если бы был огнем, рубил, если бы был секирой, но я — сердце и несу любовь.

— У меня тоже есть сердце, потому я и не выношу несправедливости, зла, позора. Как ты можешь любить злых, несправедливых, бесчестных? Сруби их! Гнев и истребление порока — величайшее предназначение человека.

— Гнев? — переспросил Иисус — сердце его не хотело принимать этого. — Разве мы все не братья?