Последнее искушение Христа

На следующий день они вошли в Иудею. Шаг за шагом они наблюдали, как меняются деревья, стоящие вдоль дороги: теперь она была окаймлена пожелтевшими тополями, акациями и древними кедрами. Почва стала сухой, каменистой, даже крестьяне, время от времени мелькавшие в дверях домов, казалось, были высечены из кремня. Порой меж камней мелькал скромный и изящный полевой цветок, да кудахтанье куропатки нарушало немую тишину. «Наверно, ищет напиться», — подумал Иисус, и тут же ему показалось, что он ощутил теплоту птичьего тельца в своих руках.

Чем ближе они подходили к Иерусалиму, тем суровее становилась земля. Господь тоже казался другим. Земля здесь не ликовала, как в Галилее, и Бог, так же как и люди, казалось, тоже был высечен из кремня. Небо в Самарии, хотя бы пытавшееся пролиться дождем, здесь полыхало, как раскаленное железо. Обливаясь потом, путники продолжали идти через это горнило. Когда снова настала ночь, они подошли к усыпальницам, вырезанным в скале. Тысячи их предшественников, замурованных здесь, уже обратились в камень. Найдя пустующие гробницы, путники залезли в них, чтобы пораньше заснуть и отдохнуть перед входом в священный город.

Не спал лишь Иисус. Он бродил вдоль могил, прислушиваясь к ночным звукам. На сердце у него было неспокойно: ему слышались невнятные голоса, плач и стоны, словно тысячи мучеников взывали к нему… К полуночи ветер затих, и наступила тишина. И тогда эту тишь пронизал душераздирающий крик. Сначала ему показалось, что это кричал голодный шакал, но уже в следующее мгновение он с ужасом понял, что это кричала его собственная душа.

— Боже милосердный, — пробормотал он, — кто же так кричит во мне? Кто так рыдает?

Усталость сморила его. Забравшись в одну из усыпальниц, он лег, сложив руки, и отдался на милость Божью. На рассвете ему приснился сон. Ему снилось, что он с Марией Магдалиной спокойно и бесшумно летит над большим городом, чуть не касаясь крыш ногами. Когда они долетели до самой его окраины, в одном из домов распахнулась дверь и на пороге показался огромный старик с развевающейся бородой и яркими голубыми глазами. Рукава у него были засучены, а руки покрыты глиной. Увидев их, он задрал голову и закричал:

— Стойте! Я хочу вам кое-что сказать!

Они замерли.

— Что тебе нужно, старик? Мы слушаем.

— Мессия — это тот, кто любит весь мир. Мессия — это тот, кто отдаст свою жизнь из любви к миру.

— И все? — спросила Магдалина.

— А тебе мало? — гневно воскликнул старик.

— Можно мне войти в твою мастерскую? — спросила Магдалина.

— Нет. Разве ты не видишь, у меня все руки в глине. Я делал Мессию.

Иисус проснулся. Тело его казалось невесомым — точно он все еще парил в воздухе. Брезжил рассвет. Его спутники уже проснулись и были готовы идти дальше, в Иерусалим.

Спеша добраться туда, они тут же отправились в путь. Но чем больше они отмеряли шагов, тем больше новых и новых холмов возникало перед ними, тем длиннее казалась им дорога.

Похоже, мы никогда не дойдем до Иерусалима, — с отчаянием воскликнул Петр. — Что это с нами? Разве вы не чувствуете — он от нас все дальше и дальше!

— Он все ближе и ближе, — возразил Иисус. — Мужайся, Петр. Мы делаем шаг навстречу Иерусалиму, он делает шаг навстречу нам. Это так же, как с Мессией.

— Мессией? — резко обернулся Иуда.

— Мессия близко, — уверенно ответил Иисус. — И тебе лучше всех известно, Иуда, брат мой, на правильном ли мы пути. Стоит нам сказать доброе слово или сделать доброе дело, и Мессия ускоряет шаг. Когда же мы бесчестные, злы и трусливы, Мессия поворачивается к нам спиной и удаляется. Мессия не стоит на месте, как и Иерусалим, братья. Иерусалим спешит к нам, мы — к нему. Так пошли же скорее навстречу ему! Веруйте в Господа и в бессмертную душу человеческую!

Ободренные, они ускорили шаг. Иуда с сияющим радостью лицом снова вырвался вперед. «Он хорошо говорит, — крутилось у него в голове. — Да, сын Марии прав — Старый раввин Симеон говорил нам то же самое: спасение зависит от нас. Если мы будем ждать, сложа руки, Израиль никогда не обретет свободы. Но если мы все возьмемся за оружие, мы достигнем своей цели». Так Иуда беседовал сам с собой, пока его вдруг не поразила внезапная мысль, которая заставила его остановиться.

— А кто же Мессия? — пробормотал он. — Кто? Может, этот весь народ?