Пот крупными каплями выступил на его обветренном лбу. «Может ли Мессия быть всем народом? — эта мысль впервые пришла ему в голову и смутила его сердце. — Может ли Мессия быть всем народом? — повторял он снова и снова. — Но к чему же тогда все эти пророки и лжепророки? К чему мы мечемся в агонии, пытаясь понять — кто Мессия? Вот оно: весь народ — Мессия, — я, ты, каждый. И единственное, что надо сделать, — это взять в руки оружие!» И он двинулся дальше, размахивая посохом, играя им так же, как он играл своей новой мыслью, и вдруг… крик вырвался из его груди: в расселине между двух вершин перед ним засиял белизной гордый святой Иерусалим. Он не стал звать спутников, ему хотелось как можно дольше в одиночестве насладиться его видом. Дворцы, башни, замки отражались в зрачках его голубых глаз, и на горе — золото, кедр и мрамор — высился Храм — зеница Господа.
Криками радости огласили пространство подошедшие спутники.
— Давайте воспоем красоту нашего священного города, — предложил Петр.
И все пятеро пустились в пляс вокруг Иисуса, замершего посередине дороги, и грянул псалом:
ГЛАВА 16
Весь Иерусалим — улицы, крыши, дворы, площади — был увит зеленью. Стоял большой праздник, и жители Иерусалима выстроили сотни шатров из оливковых и виноградных ветвей, пальмовых и кедровых лап, как было предписано Богом Израиля, в память о сорока годах, которые провели, скитаясь в пустыне, их праотцы. Урожай был собран, и люди, повесив таблички со всеми своими грехами на черного козла, выгнали его в пустыню. На сердце у всех было легко — души их очистились. Семь дней все будут есть и пить под зелеными крышами, славя Бога Израиля, благословившего жатву и пославшего им глупого козла, который унес их грехи. Он тоже был богопосланным Мессией — унося все прегрешения человеческие, он погибал от голода в пустыне, но с ним погибали и грехи.
Широкие дворы Храма были залиты кровью: целые стада ежедневно приносились здесь в жертву. Священный город смердел от запахов мяса, крови и навоза. Разноголосица рожков и труб заполняла священный воздух. Люди ели, пили, и души их тяжелели. Лишь первый день празднества был отдан псалмам и молитвам, сам невидимый Иегова в этот день спускался под навесы и, лучась от радости, трапезничал с людьми, утирая бороду. Но уже на второй день изобилие вина и мяса ударяло в головы. Отовсюду слышались грязные шутки, смех, непристойные песни, пьяные мужчины и женщины, порой не очень-то прячась, бесстыдно совокуплялись друг с другом среди белого дня. То тут, то там мелькали прославленные иерусалимские блудницы, умащенные маслом, с накрашенными лицами. И простые крестьяне и рыбаки, пришедшие со всех краев земли Израиля полюбоваться святыней из святынь, попавшись в их искусные руки, поражались, сколько неги и исступления может дарить один поцелуй.
Стараясь не дышать, Иисус быстрыми шагами шел по улицам, переступая через мертвецки пьяных людей, валявшихся прямо на земле. У него кружилась голова от запахов, грязи и бесстыдного хохота.
— Скорее, скорее! — подгонял он спутников, держа правой рукой Иоанна, а левой — Андрея.
Но Петр то и дело останавливался, встречая паломников из Галилеи — одни предлагали ему вина, другие — закусить, третьи просто поболтать. Он бы позвал Иуду, да и Иаков не отказался бы — зачем обижать товарищей, но трое впереди спешили, постоянно окликая их и понуждая двигаться дальше.
— Господи, учитель не дает нам даже вздохнуть свободно, как людям, — проворчал Петр, впав уже в веселое настроение. — Во что это мы ввязались?
— Где же ты был до сих пор, бедняга Петр? — покачал головой Иуда. — Ты думал, мы идем сюда развлекаться? Может, ты думал, что мы идем на свадьбу?
Но тут из одного шатра раздался хриплый голос:
— Эй, Петр, сын Ионы, ты, вшивый галилеянин, мы чуть лбами не столкнулись, а ты хоть бы хны — идешь дальше. Остановись хоть на мгновение промочить горло. Я промою тебе глазки, чтобы ты в следующий раз замечал меня!
Узнав голос, Петр опять остановился.