Последнее искушение Христа

Иисус повернулся к югу, в сторону святого Иерусалима. Он внимательно всмотрелся, словно пытаясь различить в темноте угрюмость его кровавых камней. Душа его страстно и отчаянно тянулась через горы и долины и уже почти достигла священного города, когда ему почудилось, что под миндальным деревом затаилась чья-то огромная тень. Что-то темнее самой ночи возникло в воздухе, и он увидел, что это его проклятый исполинский спутник. Тяжелое дыхание чудовища было отчетливо слышно в тишине, но Иисус не испугался. Время приучило его к следовавшему за ним по пятам кошмару. И вдруг из-под дерева раздался спокойный и повелительный голос: «Пора идти!»

В дверях появился встревоженный Иоанн — ему показалось, что он услышал в темноте незнакомый голос.

— Рабби, — прошептал он, — с кем ты разговариваешь?

Но Иисус, не отвечая ему, вошел в дом и взял в углу свой посох.

— Друзья, пора идти! — и не глядя, следует ли кто-нибудь за ним, он направился к двери. Старый Симеон вскочил с постели и подтянул пояс.

— Я с тобой, дитя мое! — воскликнул он и первым бросился вслед за Иисусом.

Прявшая Саломея тоже поднялась и положила неоконченную работу в сундук.

— Я тоже иду. Возьми ключи, Зеведей. Прощай! — И сняв с пояса связку ключей, она отдала их мужу. Затем окинула взглядом свой дом и, кивнув, попрощалась с ним. И сердце ее взлетело, как у девушки.

Магдалина, счастливая и молчаливая, тоже поднялась. Возбужденно переглядываясь, вскочили ученики.

— Куда мы идем? — осведомился Фома, прицепляя рог к своему поясу.

— Ночью! Что за спешка? Разве нельзя подождать до утра? — угрюмо взглянул Нафанаил на Филиппа.

Но Иисус уже пересек широкими шагами двор и направился к дороге, ведущей на юг.

ГЛАВА 25

Основы мира были поколеблены, ибо было поколеблено человеческое сердце, раздавленное камнями, имя которым было Иерусалим, пророчествами, зловещими знамениями, проклятиями, фарисеями и саддукеями, пресыщенными богачами и голодающими бедняками и самим Господом Иеговой, по алтарю которого из века в век струилась в бездну кровь человечества. Господь был суров. Ему возносили молитвы, а Он требовал жертв. Если Ему предлагали агнца или собственного первородного сына, Он гневался еще сильнее: «Не плоти хочу, но сердца вашего. Обратите плоть вашу в дух, дух в молитву и рассейте ее по ветру!»

Человеческое сердце было погребено под тяжестью шестисот тринадцати писаных заповедей иудейского Закона и тысячи неписаных; над ними тяготели книги Торы, пророков и Талмуда, и оно было в оцепенении.

И вдруг внезапно легкое дуновение ветерка, даже не с небес, а на земле, все всколыхнуло. И тут же книги, пророчества и проклятия, фарисеи, саддукеи и камни, называемые Иерусалимом, треснули, зашатались и начали обваливаться — сначала в сердцах, затем в умах и, наконец, воочию на земле. Казалось, что Иегова, как в дни творения, снова повязывает кожаный фартук, вооружается молотом, отвесом и линейкой и начинает все рушить и перестраивать. Казалось, что дни Иерусалимского Храма сочтены.

Каждый день приходил сюда Иисус и стоял на забрызганных кровью плитах. Он смотрел на заполненный людьми Храм и слышал, как сердце взывало к его разрушению. Но Храм продолжал стоять, возвышаясь над городом, сияя на солнце, как жертвенный золоторогий бык, увитый гирляндами. Стены его до самой крыши были облицованы белым мрамором с синими прожилками: казалось, он плывет в бушующем океане. Перед Храмом, очерченные стеной, одна над другой нисходили две галереи. Нижняя и самая широкая предназначалась для язычников, верхняя — для народа Израиля, на ней и стояло само здание, где служило до двадцати тысяч левитов, которые мыли и убирали Храм, зажигали и гасили лампады; из их же клана были и все служители. Днем и ночью возжигались здесь благовония, и воздух так пропитался их ароматом, что козы чихали от него и за семь стадий от Иерусалима.

Скромный ковчег с Законом, который странствующие предки перенесли через пустыню, бросил якорь на этом холме, пустил корни, разросся, оделся в кипарис, золото и мрамор и превратился в Храм. Сначала суровый Бог пустыни не соблаговолил снизойти в этот дом, но потом запах кипарисового дерева, благовоний и умерщвляемых животных так ему понравился, что в один прекрасный день Господь переступил его порог.

Прошло уже два месяца с тех пор, как Иисус пришел в Иерусалим. Каждый день он являлся сюда и останавливался перед Храмом, глядя на него, и всякий раз ему казалось, что он видит его впервые. Каждое утро он надеялся найти его низвергнутым и попранным. Он устал от его вида и не испытывал перед ним страха. В сердце его Храм уже был разрушен. Как-то старый Симеон спросил его, почему он не входит внутрь помолиться, но Иисус покачал головой и ответил:

— Много лет Храм для меня был центром мироздания, теперь центр мироздания — я.

— Иисус, это слишком хвастливые слова, — промолвил Симеон, склонив седую голову. — Ты не боишься?