Но все же, я хочу знать правду, хотя бы для себя. Я не собираюсь съезжать с побережья Джерси в какую-то здоровенную раковину или что-нибудь в таком духе — но и не могу отрицать того факта, что я другая. Ничего страшного, если я проведу с Галеном немного больше времени, чтобы он помог мне со всем этим разобраться. Ну и что с того, что он думает, будто я какая-то рыба-крестьянка, обязанная ему повиноваться? Почему бы и мне не воспользоватся им, как он воспользовался мной — ради получения желаемого?
Вот только все, чего я хочу — чтобы он держал меня на руках, как сейчас, обеспокоенный моим затянувшимся молчанием.
Глава 12
Сидя у окна, Гален наблюдает за ворочающейся в кресле Эммой. Она всю ночь что-то бормотала, однако слов было не разобрать из-за храпа Торафа. Они сидели до глубокой ночи, по очереди с Торафом отвечая на вопросы Эммы. Как они ее нашли, где они живут, сколько их всего? Эмоции на ее лице сменялись с выражения удивления к восторгу, а с восторга — к шоку. Удивление — когда он рассказал, как ее заметил доктор Миллиган в Дельфинарии, — хотя Гален сознательно опустил факт ее общения с рыбами. Восторг — когда он рассказал ей, что большинство Сирен живут на равнине на дне океана, — так и есть, на равнине, до которой люди не могут донырнуть, — а королевская семья живет под защитой пещер в скалах. Интерес — когда он рассказал ей, что Посейдон и Тритон, — их прародители, были из плоти и крови, а вовсе не богами, как их привыкли считать люди. Шок — когда Тораф подсчитал, что общая численность населения обеих королевств превышает двадцать тысяч.
Гален урезал ответы, когда вопросы приближались слишком близко к его истинной цели здесь — и в очередной раз, он благодарил свой здравый смысл, что ничего не сказал Рейне. Он не был готов рассказать Эмме о Громе. Даже Тораф уводил ход беседы от главного вопроса, похороненного внутри всего — зачем? Эмма, казалось, почувствовала заговор, иногда задавая те же вопросы по-разному. Через некоторое время, выражение ее лица говорило о принятии в основном, но ее глаза все еще намекали на недоверии. И кто бы мог ее винить? Ее жизнь изменилась прошлой ночью. И он был бы дураком, если бы не признал, что и его тоже.
Наблюдение за ней, общающейся с рыбами, стало для Галена судьбоносным. Нет никаких шансов, что Эмма не является прямым потомком Посейдона. Как и нет никаких шансов, что она может стать его парой. И ему лучше начать привыкать к этому.
Он переводит взгляд на односпальную кровать, где безмятежно спит Рейна. Она еще не обнаружила, что расположилась на сгибе руки своего мужа, пока тот беззаботно издает хрип раненного тюленя ей в ухо. Гален качает головой. Если Рейна проснётся, она постарается, чтобы Тораф никогда больше не дышал носом снова.
— Так прошлая ночь на самом деле была, — раздается голос Эммы, пугая его. Единственным движением с ее стороны становится слабая улыбка.
— Доброе утро — шепчет он, кивая головой в сторону спящих Рейны и Торафа.
Эмма широко раскрывает глаза и кивает. Она сбрасывает одеяло на пол. Гален вчера порылся в шкафу Рейчел, и нашел там пижаму, чтобы Эмма спала в ней, пока ее одежда высохнет. Сейчас, когда она потягивается, Гален замечает, что она намного выше Рейчел и майка едва касается пояса ее штанов, облегая ее точеную фигурку. Одежда ей не по размеру, и из-за этого ее живот слегка приоткрывается, заставляя Галена задуматься над вопросом, как он сегодня собирается сохранить самоконтроль. Обычно женщины-Сирены имеют сильное, мускулистое тело, но время, которое Эмма провела в человеческой форме, сделало ее нежной и мягкой, и он удивлен от того, что это ему очень нравится.
Желудок Эммы урчит, и она тут же краснеет. Он отмечает про себя, как сильно ему нравится и это тоже. Улыбаясь, он указывает ей рукой на лестницу, ведущую в холл. Так как они остались прошлой ночью на последнем этаже, это единственный выход из этой комнаты. Она кивает и молча спускается. Гален заставляет себя отвернуться от дразнящего вида, пока она не делает последнего шага с лестницы. Он следует за ней, стиснув зубы. Уже в холле, они обмениваются понимающей улыбкой — Тораф практически подписал себе смертный приговор.
По запаху еды, доносящийся по лестнице вверх, Гален понимает, что Рейчел уже вернулась. Он слышит цокание ее высоких каблуков на кухне, открывающуюся и закрывающуюся дверь микроволновки, ее громкие ругательства, наверное, из-за того, что она обожглась о сковородку.
Утренний ветерок забирается в гостиную, которая сейчас больше напоминает открытое патио. Эмма вздрагивает, когда видит весь масштаб разрушений по ее вине в дневном свете.
— Мне жутко жаль, Гален. Я за все это заплачу. Скажи Рейчел, чтобы она отправила мне счет.
Он смеется.
— Как ты думаешь, стоимость этого превысит твои медицинские счета, когда ты вырубила себя, попытавшись сбежать от меня, или нет?
Она вздыхает.
— Ну если ты так ставишь вопрос…
Рейчел уже накрывает на стол, когда они входят на кухню.