Порт-Артур – Токио

Тепло побеждало, и физическое состояние постепенно, но очевидно приходило в норму. Однако некий, исподволь вползший в подсознание еще днем на мостике внутренний дискомфорт, ноющее чувство неизбывной, смутной тревоги, становившейся, странное дело, даже сильнее по мере того, как отогревалась и нежилась телесная оболочка души, никак не хотел его отпускать.

– Что это вы, Всеволод Федорович? – под нос себе пробубнил Петрович. – Уж не боитесь ли, часом, двуединый вы мой? То, что за сына нашего, пардон, моего, волнуемся, это понятно. Да-с… Там у них в Сасебо хорошо если пятьдесят на пятьдесят будет. И жену вдовой оставить не хотим. Потому как, несмотря на все такое типа мадам Жужу, мы ее ценим и уважаем, однако…

А! Кажется, понятно… Блин! Это же у нас синдром последнего боя… Как там сказано-спето было? «Но каждый все-таки надеется дожить…» Надо бы Васе подкинуть шлягер. Только вот как ему «фрицев» перерифмовать? Как-как? Пусть сам и думает, в конце концов.

Хотя только ли? Нет. Вот еще кое-что… Да, любезный мой вице-адмирал. Вы теперь уже точно поведете российский флот в Токийский залив. Не крейсер, не отряд, не эскадру – весь наш флот. Артурцы пришли. Значит, Рубикон перейден. Орлы, стало быть, на плечи давят? Так вы плечики-то мочалочкой потрите получше… Потрите. Вот так! Чтоб завтра не обос…ся перед всем миром, как это вы у Шантунга однажды едва не проделали.

Петровичу вдруг необычайно ярко, опалив щеки жаром стыда, вспомнился весь тот ужас минутного бессильного отчаяния, когда адмирал Того, дерзко и умно воспользовавшись потерей управления на нашей эскадре после гибели Чухнина, одним удачным маневром чуть было не решил исход всего дела в свою пользу.

Вспомнилось и то отупляющее ощущение исподволь подкрадывающейся безысходности, которое он испытал, наблюдая в бинокль с кормового мостика «Громобоя» за тем, как медленно и неотвратимо настигали его изрядно побитый отряд японские броненосцы. Как ждали все неизбежного, рокового снаряда, который заставит концевого «Ослябю» сбавить ход, и тогда… Но тогда была надежда. Надежда, что к ним на помощь подоспеет Макаров и все исправит. Теперь же никто не придет и ничего не исправит, если что.

– Нда-с… Взялся за гуж – не говори, что не дюж. Флотоводец фигов, блин…

Приступ самокопания дал свои плоды. До Петровича наконец дошло: это настигла его и вдруг безжалостно опустилась на плечи тяжким крестом ответственность. Только сейчас он осознал, прочувствовал со всей холодной очевидностью, что азартные форумные игрища и мозговые штурмы той, беззаботной и безответственной, в сущности, жизни, бесповоротно и навсегда остались позади. Той непыльной, ненапряжной, тихой жизни, где он «не был, не замечен, не привлекался». Где всегда был кто-то, кто решал за него…

И вот сегодня, сейчас – все! Чуда не будет. Забившаяся куда-то в дальний закуток подсознания после боя у Чемульпо надежда на возвращение в XXI век «на заслуженный отдых» сдохла окончательно. И осталась война. Его война… И он здесь. Самый первый, после Бога…

– Но мы же их уже раскатали… Факт. По полной раскатали! Что они могут против нас?.. Раскатали? И самураи сдулись? Ой ли? Сам-то ты себе веришь? И почему тогда такими далекими и незначительными стали вдруг все эскадренные и прочие баталии ушедшего года? Даже величайшая морская битва новейшей истории – Шантунг…

Не потому ли, что именно здесь и сейчас российскому флоту под твоим командованием предстоит исполнить то, ради чего он, собственно, и создавался? Причем создавался всем 130-миллионным русским народом… Нет. Впереди не просто очередной бой. Впереди решительный акт международной политики. Большой политики. Когда от одного твоего верного или неверного движения, слова может зависеть, добьется или нет твоя страна необходимых ей итогов войны, которые оправдают перед потомками все ее кровавые потери и лишения, а не выигрыша одного или нескольких сражений.

Вот что сейчас так тяжко давит на плечи! Та ответственность флотоводца, которую хорошо прочувствовал гениальный британец Горацио Нельсон, отдавая приказы о повешении Караччиолы или расстреле без объявления войны флота датчан у Копенгагена. И понимания которой, увы, не хватало величайшему из наших адмиралов Федору Федоровичу Ушакову. Чего стоило одно только учреждение им независимой греческой республики на Ионических островах?.. Самому Ушакову – карьеры. А России?

Да только ли об одном Ушакове речь? Увы, со времен Петра Великого мало кто из русских адмиралов задумывался о том, что флот – это важнейший инструмент внешней политики государства. Его самая длинная и быстрая вооруженная рука. Не осознавали этого многие видные представители правящей верхушки, в уповании на нашу мнимую континентальность считавшие, как и допетровское боярство, флот «дорогим баловством». Одним лишь «бритьем бород» тут не обойдешься. Предстоящее сражение в Питере с им подобными будет куда как пострашнее Шантунга.