Порт

Теперешнее поведение Ольги подтверждало, что он прав. Отсюда и вызрел его самостоятельный план по «розыску и обезвреживанию».

Капитан Свешников закончил говорить и попросил сержанта Каримова вывесить на доске план порта.

Все зашевелились, заскрипели стульями, будто им дали команду «вольно». Гражданский, что сидел впереди, тоже поднялся, плотный, озабоченный, с крепким мужским лицом. Они пошептались о чем-то с капитаном, и гражданский вышел.

Гаврилов был уверен в себе и потому с чувством внутреннего превосходства оглядывал оживленных товарищей, задержав взгляд на Ольге. Она не убирала от лица скомканного платка.

— Есть вопросы? — спросил Свешников, беря в руки указку.

— Все ясно, — за всех ответил Гаврилов, поторапливая развитие событий.

— Тебе ясно, не сомневаюсь, — сказал капитан, поощрив его взглядом. — На тебя особо надеюсь, Гаврилов.

«Не надо мне ни медали, ни благодарности, — решил Гаврилов. — Пусть направление даст в высшую школу милиции».

Свешников стал перечислять квадраты порта, называть группы, которые их должны прочесывать, и Гаврилов, дождавшись своей и убедившись, что Ольга будет рядом, попросил:

— Товарищ капитан, разрешите действовать по обстоятельствам.

Свешников разрешил. Старшина пробрался к Ольге, тронул ее за плечо:

— Ты что, Оль, вроде приболела? Может, тебя освободить?

— Нет, нет, — встрепенулась она. — Ни за что! Я совсем здорова.

— Ну и ладушки, — сказал, улыбаясь, Гаврилов. — Тогда поработаем.

3

Вечер наступил холодный и ветреный. Циклон, много дней подступавший к суше, наконец достиг ее, но всю свою злость выплеснул, как водится, на соседние страны, оставив нам лишь вполне умеренные остатки. Но и эти «остатки» были так существенны, что на суда, стоящие в порту, были вызваны капитаны.

Отныне холод прочно обосновался на берегу, знаменуя собой новый этап портовой жизни — «осенне-зимний период». Управлению он сулил аварии, комиссии и проверки, морякам на судах — травмы, взыскания и повышенную отчетность. Вене он принес новые хлопоты в жизни, и без того осложнившейся.

Третий день за ним велась охота.

Днем он отсиживался на свалке под перевернутой шлюпкой, дрожа от холода и промозглой сырости. Стены землянки пропитались водой и набухли; одеяла, ватная одежда стали тяжелыми, влажными и не приносили тепла. Изредка он делал вылазки, чтобы раздобыть себе пропитание, достать газет и журналов для обогрева. Когда его особенно донимали холод и бессонница, он позволял себе прогуляться на рейдовом катере по заливу, отогреваясь в душном тепле темного нижнего салона. Там можно было и покимарить пару часиков, и чайку хлебнуть горячего у кого-нибудь из команды, и просто почувствовать себя среди людей, поговорить с ними, распрямить спину. Конечно, был в таких прогулках определенный риск, поэтому он ими не злоупотреблял.

Нелегальное положение обостряло его чувства. Он ловил на себе взгляды прохожих, различал в них неприязнь, брезгливость, желание от него отодвинуться. Хоть он умывался каждый день и бороду подбривал, пещерная жизнь ему на пользу не шла и сильно отличала его от нормальных людей, которые сейчас казались особенно чистыми, легкими и свободными, а он шел им навстречу, словно медведь из берлоги, — тяжелый, грязный, настороженный.

Дождавшись темноты, он выбрался на свет божий и, сторонясь освещенных мест, направился к причалам проверить, не пришла ли «Пикша», которую он ожидал со дня на день.

Мокрый снег быстро облепил одежду, проникая холодом к телу. Сапоги промокли и отяжелели, а ветер, словно ловкий штукатур, хлестал в лицо новые порции ледяного раствора, залепляя рот, глаза, уши.

Тральщики у причалов едва просматривались. Только первый корпус был еще виден, а за ним — тусклые желтые пятна стояночных огней.

С трудом ему верилось, что у стенки, в десятке метров от него качаются на воде уютные кубрики, где в сухости, тепле и свете сидят ребята, пьют горячий чай, разговаривают и не ведают, как мал и бесприютен мир, который их окружает.

Рисковать без крайней нужды он не хотел, а суда все же оставались самым сомнительным прибежищем из всех, пока еще возможных.

В бараке у шестого причала в знакомом окошке блеснул свет.

Не часто, но, бывало, заглядывал, он к портовым электрикам. Когда помочь, а когда и просто так — за жизнь поговорить, узнать, какими еще хитрыми изобретениями собирается осчастливить усталое человечество наука тепла и света: электрик Миша Кашин заочно учился в высшей мореходке и охотно делился со слушателями своим новым знанием.

Веня легко и просто у них себя чувствовал, как всегда бывает среди людей, в общении которых нет корысти. Но сейчас входная дверь вроде бы отяжелела. Он отворил ее в два толчка и зажмурился от яркого света, ударившего в глаза.

Миша Кашин сидел у верстачка и что-то паял.

— А, явился, не запылился! — сказал Миша, будто давно его ждал. Но в голосе его Веня не услышал обычного радушия.

— Погреться зашел, — сказал он, оглядев стол с остатками еды и зеленый эмалированный чайник, из носика которого шел пар.