Порт

— А что, Веня, сходил бы, развеялся. Оденься в мое, деньги, пропуск я тебе дам. Взгляни, как она, жизнь, без тебя протекает. Авось не заблудишься! Посиди в кабачке, гульни. Живем-то однова!

— Правда что, — соглашался Веня, — другой жизни не будет.

— Вот-вот, — подначивал его «дед». — Другой не будет, а ты и эту, единственную, в дерьмо втаптываешь. Давно бы отсидел, вышел, человеком стал.

— А что такое человек? — спрашивал Веня.

— Человек? Ну, это как все: семья, дом, по службе расти…

— Ну а еще чего?

— Чего, чего! Развлекаться, отдыхать, в отпуск ездить…

— Мало мне этого, — отвечал Веня. — Неужто ничего больше нет?

— Ну как? — морщил лоб «дед». — Если подумать, оно, конечно… Так ведь всего не скажешь.

— А ты подумай, подумай, — просил Веня.

— Некогда мне об этом думать. У меня регистр на носу.

— Ну а после работы, в свободное-то время?

— Где ж его, свободного, найдешь? Я ж не ты, у меня семья, дом как-никак…

— Гараж, машина, — добавил Веня.

— А что? И гараж, и машина. Хуже людей, что ли? Всю жизнь плавать да машины не купить!

— Значит, все у тебя теперь есть? — интересовался Веня.

— Как это? Разве все может быть? — удивился «дед». — Теперь вот сына надо женить.

— Ну, а после, женишь — и все, можешь больше не плавать?

— Да нет, не скажи, забот хватает. Жена, понимаешь, всю плешь проела, мебель, видишь ли, у нас не модная. Нынче, знаешь, полированная в ходу.

— Это какая же?

— Да такая, как стол у капитана. Блестит, аж зажмуришься.

— Вредно, наверное, для глаз, — предположил Веня.

— Да пожалуй что, — неохотно согласился «дед».

— Ты вот что, Палыч, ты глаза свои береги, а то в море не выпустят.

— Я очки куплю черные, чтобы не светило.

— Предусмотрительный ты, — похвалил Веня. — С мебелью, значит, порядок. А что еще?

— Домик надо в средней полосе, в деревеньке, да и так кое-что, про запас. Пора о пенсии думать. Я уже полтинник разменял.

— Старый ты, — пожалел его Веня.

— Старый, — вздохнул «дед».

— Слушай, а зачем? Ты же из этой, из средней полосы сюда приехал, из такого же домика. Вкалывал тут, горбился всю жизнь, бороздил просторы. Для чего? Для того, чтобы на закате дня снова иметь возможность в таком домике жить. Жизнь-то твоя на что ушла?

— Не знаю, Веня, тянет на родину.

— Так зачем уезжал? Странно мне.

— Ничего странного я в этом не вижу, — сказал «дед». — Оно ведь все по кругу идет. И вот круг замыкается. А что там в промежутке, не мне решать.

— А кому?

— Что ты меня пытаешь, Веня, как на допросе? Ты на себя оглянись. Запер себя, как в тюрьме, понимаешь, и срок тянешь на полную катушку.

— Это ты брось, — ощетинился Веня. — Я, может, только и делаю, что на себя оглядываюсь, и вижу, что я свободен. Свободен, потому что передо мной главный открытый вопрос. А вот когда его нет — тогда тюрьма, двигаться некуда. Тогда покупай мясо и трескай, чтоб за ушами пищало.

— Ну что же мясо! — обиделся «дед». — И без мяса есть чем заниматься. Делов хватает, только успевай.

— Делов, конечно, много, — согласился Веня, — делов-делишек…

— Вот я и говорю, вышел бы, посмотрел. Мы за это время столько всего наворотили… Города не узнать.

Нет, не хотел Веня так выходить, по чужим документам, в чужой одежке. Боялся он себя потерять, утратить прожитые здесь годы, потому что если выйдет он отсюда, заживет жизнью, общей со всеми, — значит, время, проведенное здесь, надо признать преступным, а жизнь свою бичевскую — вредной для людей, для порта, какой и видится она посторонним глазам. А с этим он никак не мог согласиться.

2

В красном уголке порта собрался почти весь личный состав роты, в котором служил старшина Гаврилов: товарищи, собратья, соротники, люди одного круга, одной общей судьбы. Обветренные лица, крепкие фигуры, стального цвета шинели с красным кантом — сталь и кровь, крайнее выражение силы и правосудия. Форма ладно обтягивала сильные плечи, напоминая об ответственности за покой, порядок и безопасность вверенного им жизненного пространства. Груз этой ответственности выделял их из среды прочих, гражданских, и вынуждал быть строгими, твердыми, официальными. Только среди собратьев Гаврилов мог ощущать себя свободно и естественно. Взаимное доверие, сознание собственной правоты и силы объединяло их. Уставные права и обязанности придавали этому единству общий смысл, превращали его в передовой отряд надежности и порядка. Это было бесспорно.