Попасть – не напасть

Или, как говорил один мой знакомый священник еще в той жизни, почему сволочи живут дольше? Им шанс дают раскаяться. Чтобы осознали и не губили себя…

Что-то я сомневалась в большом числе раскаявшихся, ну и фиг с ним. Не до теологии…

* * *

Ночные улицы Москвы казались темными и таинственными. Из подворотен показывались тени, но Андрей Васильевич уверенно шел вперед.

Да, одна я бы тут со страху описалась. А с ним и спокойно, и не страшно…

Вот и несколько извозчиков. Андрей Васильевич оглядел их, выбрал одного и подошел к пролетке. Постучал костяшками пальцев по лакированному боку.

– Ась? – встрепенулся водитель кобылы.

– До вокзала нас довези, любезнейший.

– Двугривенный, барин.

– И пятачка тебе хватит.

– Мне-то да, так лошадке ж тоже надо, – ухмыльнулся «Ванька».

Андрей Васильевич улыбнулся.

– Ладно. Тебе пятачок да лошадке гривенник.

– Эх, вы и черта уговорите, барин.

Андрей Васильевич подсадил меня в пролетку, потом сел сам. Извозчик свистнул, щелкнул кнутом, но лошадку, кстати, не ударил.

– Эх, пошла, Манька!

Лошадь двинулась мерным спокойным шагом.

Я посмотрела на Андрея Васильевича, но тот показал кивком на извозчика и покачал головой, прикладывая палец к губам.

Поняла. Все, что здесь будет сказано, будет растрезвонено по всей столице. Помолчим.

Ехали мы минут двадцать неспешным шагом. Пару раз навстречу показывались другие экипажи. Пролетка с пьяным господином, карета, потом еще одна…

Я молчала.

Молчал и ротмистр, сжимая мою ладонь в своих руках. Нет, никакой влюбленности, ничего такого. Просто чувства мужчины, который волнуется за близкую женщину. Вот и все.

Вокзал…

* * *

Громадное здание.

Часы, башня, большие двери. Мраморная лестница, львы на постаментах, освещенные окна…

Только вот мы идем мимо.

Я с удивлением поглядела на ротмистра.

– Андрей Васильевич?

– Вам туда нельзя, Мария.

– Почему?

– Из-за моих коллег. И у вас нет документов.

Я вздохнула.

– Да уж. Но я попробую решить эту проблему.

Я пока плохо представляла, как именно, но… Кто знает?

Что у нас, в моргах неопознанных трупов не бывает? И нельзя найти тех, кто документами торгует? И труп, который выдадут за княжну Горскую, и бумаги у кого-нибудь позаимствовать… Может, и не слишком хорошо, зато жива останусь.

– Я бы помог, но на это нужно несколько дней, – развел руками Андрей Васильевич.

– Вы уже помогли мне больше, чем родной отец.

Ответом мне стала грустная улыбка.

– Идемте, Мария.

Несколько поездов, я такие только в старых фильмах видела. Еще в черно-белых… Только эти еще более древние, немного непривычной формы… Хорошо хоть не дилижансы. И на том спасибо…

По какому признаку Андрей Васильевич выбрал тот поезд – я не знаю. И проводника – тоже. Но его взгляд упал на продувного мужчину лет сорока, полненького, с округлым пузиком, и между ними завязался оживленный разговор.

Я в нем понимала в лучшем случае одно слово из трех. Прислушивалась, но…

Жаргон какой-то? Да, наверное.

Мужчины разговаривали, я поглядывала по сторонам.

Вагоны, вагоны…

Люди садятся в вагоны, люди провожают друг друга…

Последние вагоны явно с каким-то грузом, это понятно даже мне. Они закрытые, при них охрана… Это хорошо. Спокойнее ехать будет.

Наконец мужчины договорились, и Андрей Васильевич протянул проводнику несколько купюр. Я шагнула вперед, но наткнулась на предупреждающий взгляд.

И смолчала.

– Мы сейчас попрощаемся, и я барышню сам посажу в купе. А ты по приезде мне ответишь, как довез, понял?

Проводник закивал.

Андрей Васильевич положил руки мне на плечи.

– Будьте счастливы, Мария.

И я не удержалась.

Ткнулась лицом ему в плечо, слезы сами побежали…

Я сильная?

Нет.

Здесь и сейчас, рядом с этим мужчиной, я понимала, что такое настоящая сила. Когда человек идет и делает то, что должен. Вопреки любым обстоятельствам, вопреки самой смерти.

Почему таких мужчин мало?

Теплая рука гладит меня по волосам.

– Машенька… Не плачь, родная. Все будет хорошо, обещаю. Ты еще молодая, ты будешь жить долго и счастливо, и за себя, и за нас с Алиной…

Слезы потекли еще сильнее.

Усилием воли я загнала их поглубже, шмыгнула носом. Может, и не аристократически, но платка-то у меня нет!

– Прощайте, Андрей Васильевич.

– Прощайте, Мария.

Слова пусты. За нас сейчас говорят наши глаза.

Доля секунды, не больше, а потом мы отвели взгляды. Слишком многое мы поняли друг о друге.

– Отец…

– Дитя мое…

Не сказано ни слова. Но слова повисают в воздухе.

Как можно стать такими родными за несколько встреч? А вот можно. Только если сказать все это, я и уехать-то не смогу. Никак не смогу…

Я порывисто обнимаю мужчину и крепко целую в щеку.

И получаю в ответ отеческий поцелуй в лоб. Андрей Васильевич крестит меня.

– Храни тебя Господь, дитя мое…

* * *

Купе оказалось вполне комфортным. Два диванчика, никаких верхних полок. Оно рассчитано на двоих людей, не больше. Есть места для багажа, но мне они не нужны. Все равно ничего у меня нет…

Андрей Васильевич стоял на перроне до последнего. Я смотрела в окно, он смотрел на меня, махал рукой, когда поезд тронулся…

Раздеваться я начала, только когда фигура ротмистра скрылась из вида. И в кармане халата…

Как он умудрился? Когда?