Гермиона явно удержала себя от того, чтобы стукнуться головой об стол под напуганный взгляд Терри, который, видимо, все же смог ее более-менее успокоить, в то время как я вновь наткнулся взглядом на наблюдающую за директором француженку.
— Я прагматик, я прагматик, я прагматик, который последние годы «той» жизни бежал от подобного, как от пожара, — тихо выговорил я, с трудом удерживая в себе полубезумный смех, стремящийся оповестить всех присутствующих о том, что у мальчика-который-выжил большие проблемы. В первую очередь из-за собственных бзиков.
Я зарылся пальцами в знатно отросшие волосы, возвращая им вид растрепанного сеновала, на который кто-то умудрился разлить несколько ведер черной краски, постепенно погружаясь в понимание того, что этот вечер оказывает на мою психику катастрофически большое и настолько же неожиданное давление, ненавязчиво напоминая мне, что бои и опасности никогда не были моими главными фобиями.
Уж не мне, человеку, которому понадобилось переродиться, чтобы наконец перестать самостоятельно отдалять от себя близких людей, говорить об этом.
О Мерлин, да что со мной не так? Я ведь действительно изменился за эти тринадцать лет. Даже материться стал, по большей части, на английском, причем в последнее время чаще всего именно магическими словечками.
— Однако к участию в турнире допускаются лишь ученики старше семнадцати лет, — серьезно вещал директор, вызывая у множества учеников, которые еще не успели стать совершеннолетними, разочарованные возгласы, среди которых и потонули вздох облегчения, что испустила Гермиона и мой, полный обреченного смирения. Как-то чересчур часто я вздыхаю, ведь не настолько моя жизнь плоха, верно?
Хотя, сейчас это последняя тема, которой я хочу посвящать свои мысли, которые у любого другого, относительно взрослого человека, вызовут, наверное, разве что усмешку. Черт, я ведь тоже когда-то был взрослым.
— Флёр, — почему-то выделился на фоне общей какофонии девичий голос, когда люди начинали покидать Большой зал и разбредаться по гостиным или, в случае с новоприбывшими гостями, по, грубо говоря, передвижным домам, на которых они и прибыли, — ты идешь?
— Само собой, — ответил улыбчивый голос, который недавно просил меня передать блюдо, название которого я все еще не знал. Однако сейчас я лишь несколько раз стукнул ладонью по лбу и, подхватив сумку, зевнул, равняясь с Гермионой и Терри на пути в сторону лестниц и коридоров.
— Гарри?
— Я пройдусь немного, — успокоил я ребят, когда решил разделиться с ними возле лестницы, которая вела в сторону нашей гостиной.
— До отбоя полчаса! — недовольно шепнула мне девочка.
— Я не попадусь, — на мое лицо выползла улыбка, а рука похлопала по отдельному карману сумки, где хранилась моя мантия невидимка. — Да и не буду ведь я ночевать в коридоре. Скоро вернусь!
— Оке-ей, — устало зевнул явно уставший за день Терри, бесцеремонно таща не особо вырывающуюся девочку за собой, — только давай реально недолго.
— Само собой, — я благодарно махнул ему рукой, отделяясь от общей группы и выходя на площадку пятого этажа, который, по большей части, был заброшен и посещался лишь во время занятий. Отсюда я без проблем пробрался в одну из башенок, где и расположился. Терри, если что, меня прикроет, так как знает о романтике, который иногда просыпается внутри меня и которого у меня не получается уничтожить или хотя бы подавить, как бы я не старался. Впрочем, стоит ли мне вообще так об этом переживать?
Тело действительно берет свое, что может вылиться в странные, необоснованные и просто глупые решения, «подростковое» поведение и гормональные всплески, которые явно не скоро оставят меня в покое.
Даже забавно вспоминать, как просто и спокойно прошел этот возраст в моей прошлой жизни, однако именно это делает тот факт, что в этой жизни спокойного времяпрепровождения мне не видать еще более своеобразным. Хотя бы из-за…
— Еще раз привет, — мой взгляд сфокусировался на Дафне, стоящей возле меня, расположившегося на огромном подоконнике, поддерживая двумя руками Феликса, который напоминал скорее мягкую игрушку, чем матерого песца-алхимика. На лице подруги блуждала мягкая улыбка, которую я многим чаще видел в исполнении Полумны, чем Слизеринки, что была меньше всех, как мне кажется, подвержена бездумным мечтаниям, следствием каких, чаще всего, и являлась такая вот улыбка.
— А ты здесь откуда? — слабо, но все же по-доброму улыбнулся я в ответ, возвращая ее из мира грез, что, впрочем, не превратило ее лицо в подобие камня. Разве что улыбка стала чуть расслабленнее.
— Тоже хотела посидеть где-нибудь. И, раз ты здесь, — ее улыбка вновь стала насмешливой, — держи своего зверя.
— А я думал, что ты с ним спать будешь, — скопировал я ее усмешку принимая из рук в руки песца, который, к моему удивлению, сейчас посапывал и явно не переживал по поводу происходящего вне мира его грез. Хотя, это редко когда его волнует. — Сядешь?