Poor men's judge

Он все время казался послушной игрушкой в чьих-то руках. Помогавшие ему стать президентом олигархи считали, что эти руки — их. Но оказалось, что руки, направляющие пронырливого карлика, принадлежат скучному серому ведомству. Эти руки поставили президентом среднестатистического мерзавца именно потому, что не искали человека яркого, харизматичного, независимого. Потому что незаурядный человек может полюбить власть и захотеть стать диктатором. А диктаторы, как известно, всегда убивают, причем начинают с тех, кто рядом, кто привел их к власти, со своих товарищей, с соратников и сослуживцев. Сталинский опыт в этом смысле оказался очень поучительным. Нового Сталина не хотели не только новые бизнесмены, но и старые спецслужбисты. Серенький вороватый карлик с комплексами всех устраивал.

Могли ли кукловоды подумать, что маятник так быстро качнется назад? Разумеется, нет. Кто же мог понимать тогда, делая ставки, что Россия вновь призовет на царство диктатора, и ничего поделать с этим будет невозможно.

Экс-президент сломался быстро. У всех, кто годами наслаждаетсяся полнейшей безнаказанностью, души с червоточиной.

Впрочем, пошалить на прощание он попробовал. Привычным жестом передернув затвор, крошка Добби направил ствол на Степанова. Тот лишь нехорошо ухмыльнулся в ответ:

— Ну, детский сад, штаны на лямках! Вы посмотрите: только что эта лысая обезьяна отдала приказ о безусловной ликвидации пары десятков близких ему людей. А честно уйти — трусит! Значит, мочить народ тысячами где попало и когда ни попадя — можно, а за себя — сердце в пятки падает? Посылать безусых пацанов на убой, значит, можно? Воровать — всегда пожалуйста! А как насчет ответить, а?

Вы хоть понимаете, милейший, что смерть — не самое страшное, что может с вами приключиться?

Слово «милейший» полковник Степанов буквально выплюнул. «Мразь, ну какая же ты все-таки мразь», — с легкостью читалось у него на лице.

Бывший работник органов это прекрасно понимал. Человека можно просто забить — и таких умельцев не просто много. Их — пруд пруди. Можно посадить, к примеру, на героин, и он станет жалким, покорным животным, готовым на все ради дозы.

Можно отдать гордеца в руки профессиональных мозгокрутов, и через несколько часов беседы, клиент сам наложит на себя руки. Да еще придумает такой способ, что и отъявленный садист замрет в немом восхищении.

Есть варианты и похуже. Устроить бедолаге представление из серии «Алиса в стране чудес», и здравствуй, персональный ад до конца дней в тихой палате с мягкими стенками. Долгий, очень долгий ад без надежды на избавление. Психи, бывает, живут долго. Особенно, если есть приказ о них заботиться особо. И еще есть способы…

Ствол дрогнул и опустился. От осознания полной безнадежности, плечи сидящего за письменным столом человека сотряслись в немых рыданиях. Он был так исполнителен, он так старался! Ну, не забывал о своих, так что уж там, все мы такие. За что?!

Тихо жужжал мотор включенной камеры. Трое усталых мужчин ждали развязки.

Глава 24

Наверное, так и надо встречать друзей. Прямо у трапа. Наплевав на стылую, промозглую погоду и противный моросящий дождик, моментально пропитывающий одежду липкой холодной влагой. Не обращая внимания на то, что только что взвизгнув, словно от боли замерли движки твоего собственного борта, готового устремиться в полет.

По достоинству оценив погоду и посиневшие от холода губы командира, выскочившего на бетонку в легком кителе, Берни потянул из-за пазухи заветную фляжку с напитком, сделанным из ячменя, произрастающего в долине славной своими водопадами речки Ди.

Отхлебнув пару глотков, Виктор начал ругаться:

— Берни, скажи, какого лешего? Ты куда так спешил? Мы могли бы встретиться и завтра, в Москве. Не потребовалось бы выкидывать деньги на чартер.

— Это не чартер. Самолет дал отец.

— Вот как?! Тогда это стоило намного дороже. Гнать борт из Эдинбурга на Кавказ… Или тебе не дают покоя лавры Джона Рида?

— А хоть бы и так, — ухмыльнулся Роджерс. Я даже придумал, какими словами начну книгу.

— Так какими же?

— А вот так: «Весь мир с изумлением устремил на восток свои взоры в тот момент, когда по нем проносился вихрь потрясающих событий. А многие ли верили в них, когда эти события безмолвно трепетали в социальных недрах, как младенец во чреве матери?

Ныне великие и грозные события дрожат от напряжения в социальных глубинах всего «культурного» человечества. Кто пытается уловить их общий облик и назвать их по имени, того официальная мудрость считает фантастом. Политическим реализмом она величает холопство мысли перед мусором повседневности».

Приступ смеха буквально сломал Виктора в поясе. Вояр смеялся долго, с удовольствием. Затем вытер слезинки в уголках глаз и продолжил:

— «Кажется, будто новый век, этот гигантский пришлец, в самый момент своего появления торопится приговорить оптимиста будущего к абсолютному пессимизму, к гражданской нирване.

— Смерть утопиям! Смерть вере! Смерть любви! Смерть надежде! — гремит ружейными залпами и пушечными раскатами завершающееся двадцатое столетие.