– Или… или… – запнулся маршал Фармер. – Или можешь поехать со мной.
Он обронил это так небрежно, что я подумал, будто ослышался. Я сразу открыл глаза. Он смотрел прямо на меня с суровым выражением лица.
– Но если ты поедешь со мной, – продолжил он, – я не смогу гарантировать тебе безопасность. И не буду с тобой нянчиться. А если станешь мне мешать, то оставлю тебя в тот же миг. Ну а если будешь лгать мне…
– Не буду! – закричал я радостно и для пущей убедительности бешено замотал головой. – Клянусь, маршал Фармер, я не буду вам мешать и буду делать все, как вы скажете!
Он поднес к моему лицу корявый палец и пригрозил:
– А если я еще хоть слово услышу про привидения или тому подобную чушь, то пеняй на себя – немедленно отошлю тебя прочь. Ты все понял?
– Да, сэр, – смиренно ответил я.
– Я не намерен слушать всякую чушь! – горячился маршал. – Я простой человек и говорю на простом английском, и у меня нет времени разбираться в твоих фантазиях. Может, твой Па мирился с этой белибердой, но я… я не собираюсь. Слышишь? – Последние несколько фраз он произнес на одном дыхании.
– Да, сэр, – быстро согласился я.
– Точно?
– Да, сэр!
Он кивнул, одобряя перемену в моем поведении, потому что я, желая теперь произвести на него наилучшее впечатление, выпрямился и подобрался в седле. Да, я невелик для своих лет, однако хотел показать маршалу, что могу быть энергичным и боевитым. Казалось, мой Пони тоже приосанился – стал бить копытом, словно говоря: «Я готов! Вперед!»
Все это время я изо всех сил избегал смотреть на Митиваля, ибо знал, что такой поворот событий не придется ему по нраву. Только разок я приметил его на некотором расстоянии от тропы. Он смотрел не на меня, а куда-то в Чащобу. Мне нечего было ему сказать, даже если бы у меня была такая возможность.
– Что ж, раз мы договорились, пора в путь, – произнес маршал Фармер, снова разворачивая кобылу и проезжая мимо меня.
Он направлялся в заросли на краю березняка, и я понял, что нам предстоит снова углубиться в чащу. Сделав глубокий вдох, как будто перед погружением под воду, я поспешно повернул Пони и поскакал за маршалом.
«Только вперед!» – звенело у меня в голове. Я двигался вперед, а не назад по этой быстро вращающейся планете.
Я никогда не ходил в школу. Когда мне было семь или около того, я недолго посещал занятия, которые давала в Боунвиле одна женщина, известная под именем Вдова Барнс. К тому времени уже прошел слух, что сын Мартина Бёрда «слаб на голову» (так они это называли). Когда эти слухи дошли до Вдовы Барнс, она решила расспросить меня перед всем классом. И хотя я уже наловчился скрывать существование Митиваля и сказал ей то, что она хотела услышать, тем не менее она заставила меня написать на доске «Никаких привидений не существует» под хохот остальных учеников. А потом, для пущей верности, несколько раз ударила по моим пальцам линейкой, приговаривая, что не потерпит в своей школе новомодных спиритуалистов, что бы это ни значило.
Когда я вернулся домой и Па увидел рубцы на моих руках и услышал мои объяснения, перемежающиеся со слезами, то разгневался так, как при мне еще ни разу не гневался. «Людей вроде Вдовы Барнс нельзя подпускать к детям, – произнес он с тихой яростью, втирая в мои костяшки миндальное масло. – Ей не понять, каким великолепием и богатством обладает твой ум, Сайлас. За свою жизнь я встречал немало таких людей. У них нет воображения. В их мыслях нет огня. И поэтому они стараются втиснуть мир в узкие рамки своего понимания, но мир нельзя ограничить. Мир бесконечен! А вот ты, хоть еще совсем мал, уже это знаешь. – Он взял двумя пальцами мой мизинец. – Видишь этот пальчик? В нем, в твоем крошечном мизинчике, больше величия, чем во всех Вдовах Барнс, какие только есть в мире. Она не стоит твоих слез, Сайлас».
Потом он поцеловал мой мизинец и сказал, что больше ноги моей не будет в той школе. И что отныне он сам будет меня учить.
Конечно же, это лучшее, что могло со мной произойти, потому что Па был куда более талантливым учителем, чем Вдова Барнс. Я говорю это не ради какого-то бахвальства, а чтобы объяснить: благодаря урокам Па я знал много такого, чего дети моего возраста обычно не знают. Однако верно было и обратное: кое-что из того, что ребенок моего возраста должен бы знать, я не знал. Па говорит, что все это само собой выровняется к тому времени, когда я подрасту. И чем дальше я углублялся в Чащобу, тем больше убеждался в правоте Па. Все те знания, которыми он делился со мной, поднимались со дна моей памяти. И вместе с ними я вспоминал то, чего, казалось бы, я и не знал.