Задыхаясь от ароматов цветущих садов, соловьи пели о любви. Натянутый туго, как струна, лунный луч пел высоким голосом скрипки. А над землей, разметав по небу черные пряди волос, танцевала Ночь. Тихий звон ее звездных браслетов сладким хмелем кружил голову Ветра, затаившегося в сонных ветвях деревьев.
«Ты так прекрасна, – прошептал он. – Я не хочу, чтобы ты прошла. Идем со мной. Я унесу тебя туда, где ты будешь царить вечно. Лишь ты и я среди бесконечности Вселенной».
Но, вскинув черные дуги бровей, Ночь рассмеялась в ответ, рассыпав серебряные брызги лунного света. Подобрав юбки волнистых облаков, она устремилась в объятия зарождающегося Света. Перерезанные алыми лучами восходящего солнца, порвались лунные струны. Утонув в алом, растаяла Ночь.
Упав на зеленую грудь луга, тихо плакал Ветер. «Не плачь, – утешали его взволнованные травы. Разве ты не знаешь, Ночь всегда бежит за Днем, а День за Ночью. Они не могут быть вместе, и не могут друг без друга».
Спутник на орбите
То было время моих первых шагов к православию. Открыв для себя новый, непостижимый, но столь яркий и притягивающий к себе мир, зачитываясь рассказами о духовных подвигах святых, я была подобна младенцу, который, неуверенно покачиваясь на ногах, стремится к недостижимой для его маленьких ножек цели.
Осенним вечером я шла к отцу Федору. В силу своего возраста и болезни, он уже не служил. Но благодаря богатому духовному опыту пользовался огромной любовью и уважением у множества людей. Среди его почитателей ходили рассказы о его мудрости, высоком образе жизни, прозорливости. Славы своей батюшка не любил и как мог старался укрыться от многочисленных посетителей, желающих получить от него наставление или совет. Потому я была очень рада, когда матушка Нина, супруга отца Федора, попросила меня поставить больному мужу капельницы.
Осенним вечером я шла делать отцу Федору очередную капельницу. Лиловые тонкие пальцы облаков тянули за горизонт багровый шар солнца. В воздухе стояла горечь от дыма тлеющих листьев. На душе было горько от недавней семейной ссоры. Причину, положившую начало раздора, я уже не могла вспомнить, но обида осталась. Она снежным комом кружилась в голове, наматывая на себя холод былых разногласий с мужем. «Ничего, ничего, – думала я, – если ты так, то и живи сам по себе, а я сама по себе. Я потерплю. А вот вырастут дети, уйду из этого мира в монастырь. Там спасение. Живите сами со своими скандалами». От этих мыслей на душе стало немного легче. Я вспомнила об отце Федоре: «Интересно, что он скажет о моем желании??»
Небольшой зеленый домик со ставнями. Тихий огонек лампады перед иконостасом. Книги на столе и на стуле перед любимым диваном батюшки. Уютное беззлобное ворчание матушки, расставляющей на стол свои простые, по старинке приготовленные и неизменно вкусные бесконечные борщи, каши, пироги… Сам отец Федор, рядом с которым душе спокойно и тепло. Эти дорогие моему сердцу картинки промелькнули в моем воображении.
«Кто-кто, а отец Федор оценит высоту моих духовных устремлений», – решила я для себя. И мои мысли плавно перетекли на тему пагубного влияния семейного быта на мою утонченную душу.
Матушка Нина встретила меня неизменным: «Ну, чем тебя угощать?? У меня есть
борщ с белыми грибами, компот. Может, чаю навести? Отец-то ничего не ест, беда, да и только. Вот рыбы ему нажарила. Рыбу будешь? Отец, Маринка пришла. Ты бы убрал свои книги, а то разложил везде, человеку мешать будут. Убирай – не убирай, все равно поразложит. Никакого порядка». Батюшка, как всегда, мирно и спокойно сидел на диване. Благословив меня, он как-то загадочно улыбнулся в бороду и сказал:
– Марин, ты уж подожди немного с уколами. Я вот обидел свою матушку, хочу у нее прощения попросить. Обозвал её, да такими нехорошими словами: генеральша, да еще беспогонная. Матушка, ты уж меня прости.
– Да что прости, – отозвалась матушка Нина, – набросился на меня, как тигра.
– Нина, где ж ты тигра-то увидела?
– Видела.
– А какой он, в клеточку или в полосочку?