Читаем Помутнение полностью

Тогда мне казалось, что я теперь что угодно смогу перенести одна.

Я часто слышала, как потерявшие близких люди говорят, что сами умерли вместе с этими близкими. Когда-то я ехала в поезде с пожилой женщиной, которая долго рассказывала о детях и внуках, но потом внезапно сказала: «И все равно без него не жизнь». Наша беседа, где в основном говорила она, а я слушала, продлилась почти три часа. При всем моем желании любви, при всей моей наивности даже мне тогда показалось, что это слишком – нет ничего привлекательного в том, чтобы похоронить себя после смерти партнера (хотя, впрочем, парадоксальным образом это может превратиться в самолюбование).

Но я совсем не чувствовала себя мертвой. Наверное, это было бы лучше, потому что на самом деле я чувствовала себя наказанной. Почему я не могла потерпеть, почему я должна была заводить тот разговор, почему я не могла тихо собрать вещи и уехать, почему я не могла быть хорошей женой, почему я не могла отколдовать это все обратно, почему мы познакомились, почему я не ушла в первый, второй, третий, десятый, пятнадцатый, двадцать седьмой раз, ни через месяц, ни через полгода, ни через год? Зачем я вышла замуж, если мне просто было нужно заткнуть дыру в сердце, если можно было просто продолжать скорбеть, пока не вылечишься и не успокоишься? Для чего я была такой глупой, для чего я все это и всех этих терпела?

Вместо этого я загадала желание. Я загадала сильно и крепко, чтобы все это прекратилось, чтобы меня выбросило из этой вселенной в какую-нибудь другую, чтобы любым способом все это взяло и кончилось, потому что у меня больше нет сил, потому что у меня никогда их не было.

Если это действительно было наказание, то трудно было не поаплодировать его автору.

Я могу сколько угодно продолжать говорить себе, что все могло произойти в любой другой день и при любых обстоятельствах. Что могло произойти что угодно еще. Но невозможно доказать, что это не я своими гадкими, запрещенными мыслями, своими претензиями и сомнениями, своей слабостью сгенерировала особенно скользкий лед. Или особенно непослушную машину. Или уникальное состояние здоровья таксиста, его неспособность в ту минуту сосредоточиться на дороге. Я никогда не смогу вычислить степень собственной вины в том, что произошло. Я прекрасно знаю, что какая-нибудь Валя сейчас сказала бы, что моей вины в этом нет вовсе, но я не делала бы таких поспешных выводов.

Все это время мы отравляли существование друг друга. И фокус в том, что Сашина гибель – это даже не все наказание или, по крайней мере, не самая интересная его часть. Наказанием нельзя считать и то, что я непонятно почему страдала, хотя давно перестала его любить – мне ужасным образом должно было бы стать легче, но не стало.

Главная его часть – что мне никто и никогда не поверит. С Сашиным исчезновением исчезает правда. Она становится еще более скользкой и ненужной. Ее еще легче игнорировать или превратить во что-то другое, замылить факты, списать все на недостатки человеческой памяти. Возможно, кто-то другой написал бы книгу, записал бы видео, выпустил бы альбом. Этот кто-то точно не я, и тем более уже слишком поздно. Что я значу со своей трагедией двухлетней давности, когда люди умирают здесь и сейчас? Я прекрасно могу сама себе задать обычные вопросы: почему столько времени молчала и почему сейчас заговорила?

Я не хочу говорить. Во всяком случае, так, как мне это предлагают. Может, когда (если) я буду очень, очень старой, когда все это окончательно потеряет смысл.

Все равно это история, которую узнают только те, кто ее пережил, а им это переживать во второй раз совершенно не обязательно. Нам достаточно только знать, наверное, что с нами это было, и что мы как-то из этого выбрались, и что мы примирились с этим всеми доступными нам способами, и что нам было плохо, и что чувство несправедливости никуда не делось, но существенно притупилось со временем и почти перестало мешать жить.

А предостережения для непосвященных пусть пишут психологи. Это не наша работа. Наша тяжела и так.

* * *

Саш, ты тут

Это уже некрасиво

Я все же хочу поговорить, я с повинной к тебе, можно сказать

Это и для меня очень трудно все

Ты же знаешь, что твоя ситуация была одним из самых сложных моментов в моей жизни

Кроме того, если посмотреть на это все философски, то это подарок судьбы

Ты освободилась

Если ты не драматизируешь и все было действительно непросто между вами, то о чем тут, собственно, переживать

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии